Маски - [118]

– Можете переступить через тело мое, говоря рационально: и только-с!

Брат, – серенький, рябенький, – фалдой вильнув, передергивая кочергою в тетеричной ряби, моргался на брата, Ивана.

– Я – эдак-так – я, – передергивал он кочергою, – из принципа: к двери пробьюсь!…

Он ногой, как копытом, махал:

– Я мерзавца…

– И – «цац»: кочергою, клочочки обой отцарапывал:

– Ты? Никогда-с!

– Он тебе – глаз!

– Да-с?

– Глаз!

– Никогда-с!

И Коробкины, яростные, закатали друг другу глазами: затрещины.

– Что он, – грудной, женский вой, – сделал с дочерью?

И появилась рука: Серафимы; тут Никанор на Ивана пошел; но малютка, схватив за пиджак Никанора, ногой опираясь о стену, тащила назад; Никанор, протянул нос к носкам, кочергой подъезжая к щетинистой щетке, – как вылетит да как крючком кочерги – «бац» – по щетке, стараясь крючком зацепиться; и выдернуть.

– Эка?

Профессор, заплатой отдернувшись, – сам не дурак, —

с перекряхтом скривился; и – бросился на грохотавших пустыми бочонками очень коротких ногах, точно в бой барабанов:

– Ну что же, – давай, брат, тягаться!

Щетиною он кочергу зацепил, сковырнул, вырвал: грохнулась:

– Есть!

И – ногой на нее наступил:

– Дело ясное: дальше-с?

Из тьмы на него передернулись пальцы, но – без кочерги: кочерга – под пятой!

Где Мардарий, где Агния! Трусы: сбежали.

Как тыква, пропучен

Малютка с лиловым от злобы лицом, сложив руки, на них с оскорбленным достоинством выпучилась, точно рыба, – глазами: огромными, синими; вдруг: руки – в боки; лоб – в бод: на профессора; точно Эриния!

– Как вам не стыдно? – гром арф. – Что вы тут натворили?

Но ей перед грудью поставилась щетка:

– Молчать, в корне взять!

И профессор ударил в пол щеткой.

Она – от него: он – за ней:

– Двадцать ведьм!

К Никанору:

– Не жег!… И – не он-с, – говоря!… А – отец; публицист из Парижа: и – все-с!… Дочь проведал!…

Здоровье, знать, им поморочило: неизлечимый!

– Я-с, – да-с, – сам привел… И я-с, – да-с, – не позволю: гостей моих трогать!…

– Изволь, Никанор, – оскорбительные выраженья убрать!

– Он – больной! – Серафима на щетку полезла.

А он ей с оскалом страдальческим, жалуясь точно,

пузырь из плевы показал, —

– глаз, —

– метающий фейерверк!

Верить просил!

Она – руку под сердце: так будет, как было; за ухом ему протереть, потому что ум – дыбом; и – волосы: дыбом, седины, протертые одеколоном, по-прежнему лягут в колени ей:

– Путаюсь!

И – дикий отсвет улыбки явился в лице: свои руки лок-

тями сведя, вся сжимаясь, холодные пальцы затиснувши в пальцах, прижав подбородочек к ним, – подогнулась над щеткой, под щетку нырнула; и – стала с ним рядом; и – руку ему на плечо положила.

Малютку свою – оскорбил!

Она – села в ногах, зажимая ручонки в коленях, прислушивалась к его сапу; и бледную мордочку вздернув, она наблюдала за щеткой, как он, ей любуясь; чрез все улыбнулась ему; залилась как цветами миндальными, чуть розоватым, но странным, румянцем.

Как бы говорила ему:

– Со мной делай, что хочешь, коли – решено: суждено

Золотистые слезки закапали.

– Что?

Бородою, как облаком, нежно головку покрыл ей:

– Я – путаюсь!

Гладил, но выставил щетку, следя, чтобы брат, Никанор, – не… взять в корне!

А, брат, Никанор, ему спину подставивши, – плакал и стало им тихо.

____________________

Стоял, как солдат караульный, надув свои губы в кулак нос, —

– как тыква: —

– пропученный и перепученный!

Проволокли

Ставши желтым, Акакий, и ставши зеленым, Мардарий,

с глазами катавшимися, бледно-белыми —

– поволокли на них —

– Тителева!

Он, едва выбиваясь повесившейся головой, с разъерошенною бородой, являл странное зрелище; рот закосился, когда, завалясь к паутинникам, еле мотнул:

– Туда, ну-те!

Грудь дергалась:

– Что с ним? – малютка: к Мардарию.

Стиснувши щетку, профессор присел и тревожно вкатился в глаза: изнемогшего.

– Ты, брат, что – а?

Но больной, помотал головой…, и – к Акакию:

– Ну-те, – туда!

И Акакием вшлепнутый в кресло, глаза закрыл он.

А Мардарий, сцепясь с Никанором, рукою – ко рту:

Орьентировали о Мандро… Надо это, – на дверь, – поскорее, того, потому что машина явилась.

Профессор же щетку свою на плечо – под Мардария и Никанора:

– Что-с? Что-с?

– Да за вашим «мусью» прикатила машина; какая-то виза!

Растерянно:

– Если являются к нам, откровенно, то нам, – мне, Терентию Титовичу, – улепетывать надо!

К профессору:

– Вы нам на шею его привели; вы и выпроводите!

– Так-эдак, – Иван, брат!

– Да-с! Сейчас!

И приставившись ухом, под дверь, – тук-тук-тук!

– В корне, – вас: вызывают; пожалуйте-с!

Дверь распахнулась: сутулое туловище выходило; профессор – ему:

– В корне взять!

Но поправили:

– Виза.

Малютка следила, чтобы Никанор, увидавши Мандро, вновь не выкинул штуки; она кочергу забрала; Никанор все внимание сосредоточил на брате, Иване: так чч-то – рецидив!

Брат, Иван, повернул эфиопскую морду к Мандро; будто даже не он приволок его, бросив свой палец в переднюю:

– Выход – вот здесь.

И к Лизаше:

– Так все, говоря рационально, – по предначертанью.

Спиною ее защищал от Мандро, силясь увидеть глаза: они – сухо безумные!

– Эдакие – происшествия в круге возможностей, высших-с, – обычное дело!

Как кукла, моргала она.

– Уходите, – Мардарий к Мандро.

И Мандро, с пустотою в глазищах, с оскалом – в переднюю, даже не бросив прощального взгляда на дочь: уж ничто не касалось его; и – ничто не задерживало; путь – свободен и легок; казалось, – уходит, чтоб снова вернуться, и зная, что радость, – огромная, рвущая душу, – на крыльях его переносит: куда?