Маскавская Мекка - [6]
— Что ты все ворчишь? — спросила Твердунина через минуту.
— Ворчишь, ворчишь, — недовольно повторил Витюша. — Я-то не ворчу… Попробуй у вас поворчи! А как не ворчать! Не жалеете вы себя, Александра Васильевна, вот как есть не жалеете! — плаксиво сказал он, крутя руль. — До Глинозубова! Там какая дорога-то! Там на тракторе только и проедешь!
— Проедем, проедем… Не проедем, так хоть посмотрим.
— И предрассудки какие-то, право слово! Клейменов-то Михаил Кузьмич тоже не барин был — и спросит всегда, и ко второй категории меня приписал, и сколько раз я к нему как к отцу родному за советом, за помощью… а не брезговал! Я как понимаю? Я так понимаю: каждый должен свое дело сполна делать! Если секретарь райкома — так одно, а если шофер — выйди и дверку распахни, не переломишься!
— Опять за свое! — вздохнула Твердунина.
— Ничуть не за свое, — возразил Витюша. — А только обидно смотреть: другой ногтя вашего не стоит, а все топырится! А по вашему-то уму, по вашей-то образованности вам бы не только дверцу самой не раскрывать, вам бы!..
Витюша резко вывернул руль. «Волга» едва не нырнула в канаву, зато меченый чернилами гусь был спасен и, возмущенно загоготав, злобно вытянул шею вслед.
— Под колеса смотри! — сердито крикнула Твердунина. — Хватит языком трепать!
Витюша окончательно обиделся и замолчал.
Через несколько минут машина миновала кирпичный завод, над трубой которого курился дымок, оставила позади последние заборы Голопольска, обогнала самосвал, кое-как разминулась с молоковозом и повернула на шоссе.
Скучно было следить, как пролетают мимо желтые березняки, корявые овражки и унылая чересполосица где буро-желтых, где распаханных и потому темно-серых, щедро расквашенных недавними дождями полей. Торчали черные стожки на опушках. Северный ветер трепал на них клочья полиэтилена. Тянулись телеграфные столбы, безвольно опустившие до земли чахлые нитки проводов. Мутное утреннее солнце спряталось в полосу тянущихся с востока низких туч, и тут же все еще больше выцвело и помрачнело.
За деревней Козюкино переднее стекло покрылось редкими волдырями капель. Когда свернули на проселок, дождь уже шел вовсю, и если остановиться на минуту и заглушить мотор, можно было бы услышать его ровный шум.
Переваливаясь по лужам и все норовя, как побитая собака, пробраться бочком мимо страшной тракторной колеи, в которой дождь пировал и пузырился, машина доскреблась до околицы села Богато-Богачева и поползла мимо покосившихся сараев и брошенных изб. Тут и там торчали из дырявых крыш обрушившиеся стропилины. Кое-где и стены, подмытые морем бурого бурьяна, раскатились и мирно догнивали на земле. Не было видно ни кошки, ни собаки, только несколько ворон поднялись и, голодно покаркав, потянулись в сторону леса…
Александра Васильевна вздохнула.
Голопольский район Верхневолоцкой области (которая, в свою очередь, представляла собой приблизительно шестую часть территории края) лежал в самом центре низкой болотистой местности. Что скажешь? Природа неброская, однообразная. Все кругом поросло темным ельником или кочковато простирается до самого горизонта. Доберешься до темнеющего вдалеке леса — глядь, снова болото. Минуешь болото — начинается лес… за лесом сельцо лепится по косогору… там опять болото… опять лесок… осиновая рощица… за рощей деревенька на краю болотца, будь оно трижды неладно… Вязкое, долгое пространство: его и меря мерила, и чудь чудила, и Мамай прошел, не задержался, и швед ликовал на развалинах, и поляк хмуро озирал окрестности, смекая, как бы ими теперь распорядиться, и немец в незапамятные времена два года каркал, и даже эпоха Великого Слияния докатывалась сюда своими тягучими, кровавыми волнами, — и где они все теперь? Нету.
Потому что если взять что-нибудь твердое, оформившееся всеми углами, да треснуть по нему как следует, оно тут же бац! — и развалилось, только искры напоследок посыпались. А, к примеру, тесто: его хоть бей, хоть режь никакого толку: слепил куски, и оно опять как ни в чем не бывало.
Вот и народец тут такой — вязкий, тягучий, никак его на хорошее дело не наладишь…
А ведь как все славно можно было бы устроить!
Ей представилось вдруг Богато-Богачево совершенно иным: ярко дробилось солнце на крепких железных крышах, реял флаг над сельсоветом, слышалось издалека задорное пение возвращающихся с поля гумхозниц, шелестел под колесами асфальт, сытный хлебный дух тянулся над селом… и гул благодарных мужицких голосов накатывался в самые уши: «Вот спасибо, Александра Васильевна! Вот спасибо!» — «Не за что, товарищи, не за что! Это долг гумрати, а если гумрати — значит и мой». Сразу после этого она увидела себя входящей в широкие двери обкома. Потом что-то мигнуло, и вот она снова входила в двери, но в двери, по сравнению с которыми обкомовские выглядели жалкой калиткой, — крайком!..
— Возрождать, возрождать деревню надо! — с горечью сказала Твердунина, озирая дотлевающие следы человеческой деятельности.
Грязная дорога кое-как взобралась на пригорок. Витюша сбавил газ и спросил обиженным голосом:
— Через Кузовлево поедем? Или лучше через Барыкино?
Журнал «Новый Мир», № 2 за 2008 г.Рассказы и повести Андрея Волоса отличаются простотой сюжета, пластичностью языка, парадоксальным юмором. Каждое произведение демонстрирует взгляд с неожиданной точки зрения, позволяющей увидеть смешное и трагическое под тусклой оболочкой обыденности.
В центре нового романа Андрея Волоса — судьбы двух необычных людей: Герман Бронников — талантливый литератор, но на дворе середина 1980-х и за свободомыслие герой лишается всего. Работы, членства в Союзе писателей, теряет друзей — или тех, кого он считал таковыми. Однако у Бронникова остается его «тайная» радость: устроившись на должность консьержа, он пишет роман о последнем настоящем советском тамплиере — выдающемся ученом Игоре Шегаеве. Прошедший через психушку и репрессированный по статье, Шегаев отбывает наказание в лагере на севере России.
Длинна дорога от Бухары до Панджруда, особенно если идти по ней предстоит слепому старику. Счастье, что его ведет мальчик-поводырь — где найти лучшего провожатого? Шаг за шагом преодолевают они назначенный им путь, и шаг за шагом становится ясно, что не мальчик зряч, а старик; и не поводырь ведет слепого, предостерегая от неожиданностей и опасностей пути, а слепой — поводыря, мало-помалу раскрывая перед ним тайны жизни.Главный герой романа — великий таджикско-персидский поэт Абу Абдаллах Джафар ибн Мухаммад Рудаки.
Андрей Волос родился в 1955 году в Душанбе, по специальности геофизик. С конца 80-х годов его рассказы и повести публикуются в журналах. Часть из них, посвященная Востоку, составила впоследствии книгу «Хуррамабад», получившую престижные литературные премии. Новый роман — «Недвижимость» — написан на московском материале. Главный герой повествования — риэлтер, агент по продаже квартир, человек, склонный к рефлексии, но сумевший адаптироваться к новым условиям. Выбор такого героя позволил писателю построитьнеобычайно динамичный сюжет, описать множество ярких психологических типов и воспроизвести лихорадочный ритм нынешней жизни, зачастую оборачивающейся бессмысленной суетой.
Она хотела большой любви, покоя и ощущения надежности. Хотелось, чтобы всегда было счастье. А если нет, то зачем всё это?
Про историю России в Средней Азии и про Азию как часть жизнь России. Вступление: «В начале мая 1997 года я провел несколько дней в штабе мотострелковой бригады Министерства обороны республики Таджикистан», «совсем рядом, буквально за парой горных хребтов, моджахеды Ахмад-шаха Масуда сдерживали вооруженные отряды талибов, рвущихся к границам Таджикистана. Талибы хотели перенести афганскую войну на территорию бывшего Советского Союза, который в свое время — и совсем недавно — капитально в ней проучаствовал на их собственной территории.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Начну с того, что меня грохнули. Чертов ментовской снайпер срезал прямо на оживленной автостраде и в итоге моя тушка ровным слоем размазалась по передку несущегося грузовика... но это не важно. Важно то, что я попал... не знаю куда я попал, но точно попал! И что теперь делать? Ответ прост: То, что умеешь. А я умею многое, в частности - резать всех, кто против меня. Кем я стану? Убийцей-маньком? Охотником за головами? За чудовищами, что развелись в этом мире в воистину огромных количествах? Или меня банально сожрут? Это не имеет пока значения.
"Человек, которому всегда везло." Вторая часть "Мы ничего им не должны!" Россия, которую мы потеряли.
1913 год. Шестнадцатилетнюю Дороти выдают замуж за богатого незнакомца. Но девушка идет против воли матери и сбегает со свадьбы. Она случайно встречает Эша, который прибыл из будущего. Ни о чем не догадывающаяся Дороти тайно пробирается на его самолет, чтобы оказаться подальше от прежней жизни. Так она неожиданно попадает в мир Эша. 2077 год. Города разрушены и затоплены, мир находится на грани уничтожения. Только Эш и несколько смельчаков не оставляют надежды все исправить. Они раз за разом отправляются в прошлое, чтобы изменить ход событий. Дороти решает помочь новым друзьям.
Ехал Грека через реку… не так. Поехал мужик в командировку… опять не так… Строитель-прораб, в возрасте далеко за сорок, на междугороднем шоссе попал в серьезное ДТП и… очнулся на том же месте, но в позапрошлом веке. Он не ученый, не историк, не спецназовец, обычный обыватель. Выяснив, куда его занесло, пытается выжить, слиться со средой, при удаче вернуться. Но что из этого выйдет и выйдет ли…
Сентябрь две тысячи пятнадцатого года. Роман, сорокалетний житель российской провинции, идёт за грибами, и попадает в нешуточную передрягу — его атакует матёрый секач. Кровавая схватка: кабан повержен, герой, сильно пострадав, впадает в кому. Из состояния между жизнью и смертью Романа, как обладателя очень интересного ножика, демоны переносят в прошлое, и он оказывается на территории средневековой Руси в тысяча четыреста пятьдесят третьем году.