Маскарад - [36]

– Не мог. Потому что не верю, что вы придете. Вы же не собираетесь прийти, правда?

Она пожала плечами. «Стоит ли врать?» – подумала она и ответила:

– Нет.

– Значит, в своем нетерпении я был прав. Я уже давно понял, что жизнь слишком коротка, чтобы сидеть и ждать, пока удача свалится вам в руки. Надо бороться за нее.

– Вот здесь мы с вами и расходимся. Ожидание доставляет мне большое удовольствие. Я люблю в течение долгого времени смаковать приятные предчувствия того, что произойдет.

– Но может случиться так, что после ожидания и приятных предчувствий само событие, когда оно наконец произойдет, разочарует вас.

– Да, это правда.

– Таков ваш опыт, приобретенный в любви? – поинтересовался Раф.

– О да, особенно в любви! – рассмеялась Фоска. Вода плескалась о черный корпус гондолы. Не дожидаясь просьбы, гондольер тихо запел популярную навевающую меланхолию песню. «Несчастная, истомленная любовью синьора». Небо очистилось от облаков, и лунный свет проник через шторы и отбрасывал маленькие полоски света на колени Фоски. Она задумалась, попытается ли этот человек снова поцеловать ее.

Он напоминал ей экзотическое животное, иностранца, хотя они и говорили на одном языке и родились в одном и том же городе. Она даже не знала, как ей следует себя вести с ним. Как со слугой? Но в нем не было ничего раболепного. Республика наградила его высокими почестями и присвоила офицерское звание. Это придало ему определенную значимость. Он не годился в слуги ни мужчине, ни женщине.

Но не могла она и обращаться с ним как с равным. Он не был аристократом. Он был евреем, моряком, купцом. Хуже того, он даже не пытался подражать той непринужденной грации и безукоризненно хорошим манерам, которые без всяких усилий давались ее друзьям. Из их уст так естественно лились приятные слова. Ей не приходилось даже задумываться над тем, как отвечать на их хвалебные речи. Она чувствовала себя с ними уютно и в безопасности.

Этот человек не походил ни на одного из тех, с кем ей довелось встречаться. Льстил он неуклюже. И неискренне. Она подозревала, что в отличие от всех других знакомых ей мужчин он не верил в то, что женщины – богини.

Он был опасен и непредсказуем. Она знала, что как только они доедут до Моло, она сумеет сбежать от него. А пока она наслаждалась маленьким приключением. Когда все это закончится, она расскажет своим друзьям об этих удивительных событиях.

Ради продолжения беседы она сказала:

– Итак, вас интересуют азартные игры?

– Нет, нисколько. Мне приходится ежедневно рисковать в своем деле.

– Тогда зачем вы пошли в «Ридотто»?

– Только потому, что мне любопытно, каким образом вы, дворяне, выбрасываете деньги на ветер. Я встречал людей, проигрывающих за один вечер столько денег, что их хватило бы на то, чтобы целый месяц кормить большую семью.

– Вы осуждаете игроков. И меня осуждаете?

Любой цивилизованный мужчина обязан был бы до последнего вздоха опровергать подобное предположение Фоски, но этот сказал:

– Вы правы. Осуждаю.

– Ну и ну! – Фоска выпрямилась. – Именно поэтому вы и преследовали меня?

Она скорее почувствовала, нежели увидела его насмешливую улыбку.

– Мне стало скучно, – сказал он и громко рассмеялся. – Скучно! Да я никогда в жизни не скучал. Некогда скучать, если все время только и думаешь, как бы обойти закон и не попасться.

– Так, значит, вы уголовник! – сказала она пренебрежительно.

– Если хотите, то да. Сейчас, будучи с вами, я нарушаю около пятнадцати законов.

– Что вы имеете в виду? – фыркнула Фоска. – Разве есть закон, запрещающий прокатиться с женщиной в прекрасную лунную ночь на гондоле?

– Вы забываете, что я еврей, – напомнил он ей. – В отношении евреев существует множество таких законов, которые христиане не потерпели бы. Например, я не вернулся в гетто до наступления комендантского часа. Или общаюсь с женщиной-христианкой. Нанял гондольера-христианина. Нарушаю религиозные правила, установленные для субботы. Плюс нарушаю одну священную заповедь!

– Какую?

– «Не пожелай жены ближнего своего», – быстро, не раздумывая ответил он. – Но, пожалуй, это единственное преступление против Бога. И оно не обеспечит мне места в «Свинцовых палатах». Насколько я знаю, венецианское правительство пока еще не приняло законы, наказывающие желание.

Фоска почувствовала внутреннюю дрожь.

– «Свинцовые палаты»? Что за чепуха! Только за это они вас туда не отправят.

Не было венецианца, который бы не знал об ужасных «Свинцовых палатах». Так называли невыносимо жаркие камеры, расположенные под выложенными свинцовыми плитами крышами Дворца дожей. Считалось, однако, что еще хуже так называемая «Могила» – камеры для осужденных в тюрьме собора Сан-Марко.

– Они могут сделать все, что захотят, – тихо сказал Раф. – Могут быть по своему желанию и предельно жестокими и крайне снисходительными.

– Ну а что вы скажете обо мне? – требовательно спросила она. – Я тоже совершаю преступление?

– Не знаю. Не умею читать ваши мысли. – Он сделал паузу, и Фоска снова испытала раздражающий трепет. – Вы же имеете в виду преступления против государства. Вы же не обычная шлюха. Они ограничатся тем, что прочтут вам строгую лекцию, как должна вести себя венецианская дама, и отправят домой. Вы же принадлежите к их кругу?