Маска - [17]

Балахонщик провалился сквозь пол, оставив нас с Себастиной наедине со… служанками, что ли?

— Поступаете в распоряжение моей дракулины, делайте всё, что она вам прикажет.

Скупые и быстрые кивки в знак понимания.

— Хозяину нужен отдых и небольшая трапеза. Что-нибудь лёгкое. Ещё подать вина, молодого, не слишком крепкого.

Энгинай провалились сквозь пол, как это было принято у местных обитателей, и почти моментально вернулись со штофом, бокалом и блюдом, на котором лежали тонкие ломтики мяса и несколько видов фруктов.

— Поставьте на стол и идите прочь, я сама буду прислуживать хозяину.

Они подчинились беспрекословно.

— Наконец-то мы одни, хозяин, — молвила моя горничная. Наполняя бокал.

— Себастина, в кого ты такая наивная? — улыбнулся я. — Эй, там, я хочу…

Не успел я договорить, как энгинай появились вновь, услужливые и покорные.

— А впрочем, я передумал. Пошли прочь.

И вновь их не стало.

— Они всё время где-то рядом, хозяин.

— Да, именно так. Идеальные слуги, те, кого невидно и неслышно, но которые всегда рядом, чтобы исполнить любое пожелание господина в мгновение ока. Рискну предположить, что эти существа изначально создавались для служения Упорствующим. У них нет ушей, но они слышат каждое слово, будем думать, что отсутствие глаз не делает их слепыми, а отсутствие рта не мешает им говорить, когда требуется.

— Хороший слуга должен уметь держать секреты хозяев за зубами, — заметила Себастина, поднося мне бокал.

— Секреты хозяина — да, но от хозяина слуга секретов иметь не должен.

Мы прекрасно понимали друг друга. Человеческая поговорка, предупреждающая о том, что и у стен есть уши, в этом месте приобретала совершенно новое значение. Следовало переходить на нашу внутреннюю связь. Силана ведает — мы делали это крайне редко, но в последнее время, когда связь окрепла, это казалось даже более интересным.

Покои нам отвели роскошные, хотя и странные. Они смущали непривычное восприятие. Несомненно, у тёмных родичей было своё собственное понимание красоты, и изящества, что чувствовалось, стоило лишь обвести взглядом обстановку их жилища. Однако передать ясность этого понимания оказалось совсем непросто. У меня сложилось ощущение, что они жили в обстановке невероятного минимализма, не владели огромным количеством разнообразных вещей, какие легко нашлись бы в любом богатом доме Старкрара. Но при этом те немногие вещи, которые попадались на глаза, обладали собственной неповторимой душой, собственным обликом и будто… будто были поставлены на своё место не ради заполнения пустого пространства, а потому что принадлежали тому месту, на котором находились. Будто оно для них было родным, и вместе они наполняли друг друга глубоким самодостаточным смыслом.

К примеру, в углу у оконного проёма без рамы, стояла огромная кровать, чей балдахин свисал с потолка. Вокруг неё имелось обширное свободное пространство. В центре тёмного помещения на изогнутых ножках высился круглый стол со столешницей из удивительно белого мрамора. Ни стульев, ни кресел, ни ковров рядом с ним. Полы холодные, чёрные, гладкие и начищенные до такого блеска, что я с удивлением обнаружил новый ракурс, с которого мой детородный орган казался несколько крупнее, нежели с того ракурса, с которого я обычно его наблюдал. Не то чтобы этот вопрос когда-либо вызывал у меня излишние волнения, но внезапное открытие изрядно позабавило. Не только стол и ложе, заявляли о своей независимости от всего и вся вокруг, но и высокая напольная ваза, поставленная ближе к другому углу. Вряд ли она имела какое-то назначение, кроме создания сильного контраста между своими ассиметричными белыми линиями и чёрной поверхностью базальтовой стены. На этом всё. Три самодостаточных предмета в огромной чёрной комнате с пустым оконным проёмом. А весь парадокс крылся в одном важнейшем обстоятельстве — при всём при этом покои мои производили впечатление роскошной обители для важного гостя. Они словно сами заявляли, что я должен быть польщён своим заселением. Вот что меня по-настоящему поразило.

Они явились прямо из потолка и поползли по нему, тихо цокая членистыми ногами. Три паука величиной с собаку, уродливые мерзкие твари с чем-то отдалённо напоминающим лица на головогруди. Перебарывая свою острую нелюбовь к арахнидам, я позволил им приблизиться. Пауки спустились вниз на тонких нитях паутины и зависли, поравнявшись с моей головой.

— Многочтимому гостю требуется одеяние? — спросил один.

— Требуется. А вы, позволю себе предположить, ткачи?

— Совершенно верно. Какое платье желает получить многочтимый гость?

— М-м-м, такое, чтобы не выделяться среди местных благородных господ, но чтобы оно скрывало некоторые области. Довожу до вашего сведения, что я несколько старомоден.

— Мы можем соткать для вас тунику и тогу. Наше одеяние будет надёжно покрывать ваше прекрасное тело.

Уже несколько раз меня покоробила манера местных делать неприкрытые комплименты чужой наготе, но задавать вопросы в надежде разъяснить сей вопрос я не стал. Мало ли за кого они меня принимают, и как изменится моё положение после любого лишнего слова? Почувствовав отголоски моих мыслей, Себастина молча уверила меня, что уничтожит всякого, попытавшегося причинить мне вред. В нашем родном мире эта её уверенность подкреплялась беспрецедентной силой моей дорогой горничной, но здесь у каждого тана была своя дракулина, а у каждой тани — свой дракууль, так что достойных противников вокруг разгуливало немало.