Маска Гермеса - [15]

- Ваши сокровища в металлах и бриллиантах? - осведомился Визант.

- Разумеется. Давно нет той страны, в чьих банкнотах я мог держать капитал. Драгоценности, вот в чём я его храню. Можно продавать понемногу, чтобы не навлекать внимание, и хватит не на одну безбедную жизнь, - с лукавством дельца пояснял Отис.

- Искушаете? Не очень то сочетается с вашим саном, - позволил себе дерзость Визант, чтобы расшевелить этого афериста под рясой, вывести его на откровенность, пусть и на раздражение, лишь бы разгадать возможные уловки.

- Вы вправе отказаться. Я не уверен, что менее опасно искушать кого-то другого. А что касается сана, то перед божьим судом я не боюсь предстать, а уж перед человеческим тем более. Пусть бога остерегаются те, кто вершит свой суд.

На эту кудрявую отповедь Александр смог только задать очевидный вопрос:

- И кто же те люди, которые охотятся за вашим состоянием?

Феликс Отис некоторое время сосредоточенно размышлял.

- Высокий милицейский чин. И его прислужники, шавки из охранного бизнеса, связанные с криминальным миром. Ни меня, ни мою дочь, не тронули до сих пор, думаю, именно из-за этого начальника. Из всех он самый информированный и ревностно чтит свою репутацию, потому как с того момента высоко поднялся. Но времена меняются, а куш стоит риска, - отчеканивал Отис, свербя пронзительным взглядом собеседника.

Сказанное насторожило, но ещё сильнее заинтриговало Александра, похоже, в будущую афёру он втягивался основательно. Но он не подавал вида, что размер сокровищ его беспокоит, что было правдой, ибо подобное любопытство, - первый шаг к алчности.

- И о каком лице идёт речь, если это не секрет?

- Не секрет. О Юдине, заместителе министра внутренних дел.

Лицо Византа выразило немое изумление.

- Если вы соглашаетесь, то мы продолжим разговор, - деловым тоном добавил священник.

Но растерянный Александр совсем не готов был дать ответ в сию же секунду. Юдин мог быть причастен к последним событиям, как человек, связанный с тёмной фигурой Спирина, но получалось, что он не был чист на руку и в прошлом. Это совпадение хитрый Феликс Отис и хотел использовать как главный крючок для Византа. Теперь, всё ясно.

И всё же, искать наживы и совмещать государеву службу - дело совершенно гибельное, как считал для себя Александр, нисколько не разочаровавшийся в своём выборе и действительно готовый беззаветно отдать себя Отечеству, хотя никогда не декламировал своего патриотизма.

- Моя дочь мечтает стать актрисой. Учится в театральном училище, но уже сейчас занята в спектаклях, - просящим тоном возобновил разговор священник, как бы отвечая на колебания собеседника, не сказавшего “нет”, но по всему видно, не очень то этого и желавший. - Трудно мне судить о мере её таланта. Но ведь искусство тот же дьявол, влечёт одержимостью, а потом сбрасывает неудачников, как отработанный материал. Я даже не знаю её характера, насколько она сильна и проворна в этом деле. Успех не всегда сопутствует таланту. А я для неё существо с другой планеты. Может даже она боится обнаружить ко мне положительные чувства.

Визант заподозрил в священнике ещё и деспота, рядившегося в сладкозвучные речи. Другой бы отец, не видевший стольких лет своего ребёнка, лишённый шанса наблюдать его взросление, когда, наверное, и созревает настоящая любовь к детям, без всякой ревности ждал бы встречи с ней. Трудно упрекнуть родителей в озабоченности к своим чадам, духом сросшихся с ними. Но без знания человека, настоящая любовь к нему невозможна. Значит, не совсем исцелился батюшка, если ревнует к выбору ребёнка, которого не видел почти всю жизнь. Религиозность - не является ли она сонмом для последующей реинкарнации забытых страстей?

- То есть вы всё же хотели, чтобы я опекал вашу дочь? В смысле выбора её жизненного пути? - недоверчиво спросил Визант.

- Мне бы достаточно было узнать ваше мнение на счёт её способностей. Не помешало бы мнение и остальных, близких, знакомых. Хотя я не настаиваю на этом.

- Я не берусь судить о чужих талантах, тем более в том, в чём не понимаю, - заносчиво и скороговоркой начал объяснять Александр. - Пока человек не реализовался, никто не знает, чего он может достичь. Уличать человека в посредственности – безосновательное оскорбление. Но и восхваление может повредить не меньше. Если человеку чего-то не дано, пусть он дойдёт до этого сам.

Александру вспомнилась Рита Вагнер, учившаяся на актрису, но сделавшую карьеру совсем в другой области, где лицемерие и лицедейство точно играли не последнюю роль. Аналогия с актрисой подняла всю горечь досады от неудачной увлечённости Ритой. Но с другой стороны, у него появлялся лишний шанс исцелиться новой страстью. Жёсткие обстоятельства ничуть не анестезировали страданий ревности.

Нельзя сказать, что он жаждал мести или отдушины в похожей ситуации, которая могла бы сложиться с дочерью этого двуличного типа. Александр осознал, что его влекли такого рода женщины, непостоянные, искавшие успеха. Пусть он и обжёгся, но им овладела противоречивое предчувствие страсти, то ли забытой, то ли зарождавшейся. Его воображение рисовало в неясных чертах образ незнакомки. Он даже внимательнее всмотрелся в собеседника, пытаясь уловить притягательные черты.