Машина смерти - [40]

С помощью Лабби, который держал лестницу, Герсен задрапировал черной тканью стеклянный потолок и дверь. Потом прибил на дверь табличку: «Фотокомната. Без стука не входить».

– Теперь я могу приступить к работе. Пожалуй, я начну с простых итераций в розовом и зеленом.

Под пристальным взглядом Лабби Герсен сфотографировал булавку, увеличил снимок в десять раз и отпечатал тридцать зеленых копий и тридцать розовых.

– А что теперь? – поинтересовался Лабби.

– Теперь мы переходим к довольно монотонной части работы. Каждую из этих булавок нужно аккуратно вырезать из фона. Затем, с помощью булавок и булавочных дыр я организую реитерацию. Если вы хотите, вы можете заняться вырезанием, пока я подберу нужный краситель.

Лабби с сомнением посмотрел на гору снимков.

– И все это нужно вырезать?

– Да, и очень тщательно.

Лабби без всякого энтузиазма принялся за работу. Герсен внимательно наблюдал за ним, подавал советы и подчеркивал необходимость абсолютной аккуратности. Затем, взяв у Лабби калькулятор, он нашел квадратные корни из первых одиннадцати простых чисел. Результаты были в диапазоне от 1 до 4,79. Лабби тем временем вырезал три булавки, сделав одну небольшую ошибку. Герсен укоризненно вздохнул. Лабби отложил ножницы.

– Это очень интересно, но мне нужно заняться другими делами.

Как только он ушел, Герсен сравнил десятитысячную банкноту с розовыми и зелеными булавками, ввел соответствующую цветовую коррекцию и отпечатал еще кучу снимков. Он выглянул в большую мастерскую. Лабби был занят с детьми. Герсен положил банкноту под микроскоп и, как тысячи других людей до него, стал разглядывать ее в поисках секрета аутентичности. Как и те тысячи людей, он не увидел ничего.

Теперь – решающий эксперимент, от которого все зависит. Он выбрал бумагу подходящей толщины и плотности, вырезал из нее прямоугольник размером с банкноту и сунул в щель фальшметра. Немедленно зажегся тревожный сигнал. Тогда Герсен отметил на бумаге точки, соответствующие найденным значениям квадратных корней. Приложив к бумаге угольник, он ногтем провел крестики через каждую пару точек, надеясь таким образом создать нужное сжатие волокон. Дрожащими руками он поднял фальшметр…

Внезапно открылась дверь и вошел Лабби. Одним движением руки Герсен убрал банкноту и фальшметр в карман и схватил ножницы и снимки, имитируя интенсивную деятельность. Лабби был разочарован, увидев, что такое множество оборудования дало такие жалкие плоды. Это мнение он высказал вслух. Герсен стал объяснять, что он перевычисляет некоторые эстетические соотношения, и что это длинный и нудный процесс. Если Лабби хочет, он может его ускорить, вырезая булавки, но только на этот раз аккуратно. Лабби заявил, что больше не сможет помочь. Герсен вырезал еще несколько булавок и аккуратно разложил их на столе. Лабби взглянул на набор розовых и зеленых фильтров, лежащий под лампой.

– Вы что, употребляете только эти два цвета?

– По крайней мере для этой композиции, – отрезал Герсен. – Зеленый и розовый, хотя и могут показаться профанам очевидными и даже наивными, абсолютно необходимы для моих целей.

Лабби хмыкнул.

– Они довольно блеклые.

– Точно, – кивнул Герсен. – Я добавил кое-что в красители, и, похоже, они на свету выцветают.

Лабби вскоре вернулся в главную комнату. Герсен вытащил фальшметр и сунул бумагу в щель. Никакого тревожного красного сигнала! Только ласкающее слух тихое жужжание – признак аутентичности! Самый приятный звук за всю жизнь Герсена.

Он взглянул на часы – время для хобби почти вышло, пора было закругляться.

Во время часа общения он заметил Ифигению, одиноко стоящую в конце зала. Герсен не подходил к ней, а она, казалось, его не замечала… И он считал ее обычной девушкой! Он находил ее лицо неинтересным! Оно было совершенным. Десять миллиардов севов? Мелочь… Герсен с трудом боролся с желанием немедленно вернуться в мастерскую.

Но на следующий день занудство Лабби проявилось в полном объеме. В мастерской не было ни одного гостя, и Лабби два часа проторчал в студии, восхищенно глядя на Герсена, который вырезал булавки, раскладывая и перекладывая их с напряженной сосредоточенностью, моля про себя Бога, чтобы Лабби наконец убрался.

День пропал. Герсен покинул мастерскую, кипя от сдерживаемой ярости.

На следующий день он продвинулся больше. Лабби был занят. Герсен прикрыл серию и номер банкноты, сфотографировал ее и отпечатал двести копий с тщательно подобранными красителями. Через день он запер дверь, сославшись на необходимость длительных экспозиций. Затем он провел нужные линии и, использовав игрушечный печатный пресс, впечатал номера. Банкноты выглядели почти совсем как настоящие. Они слегка отличались на ощупь, но кому какое до этого дело, раз они проходят фальшметр?

За обедом он обдумывал последнюю проблему – как внести деньги, не вызвав подозрений. Если он просто отнесет их в офис, немедленно возникнет вопрос, где он их взял. Он никак не мог придумать практически реализуемый способ организовать доставку. Ясно, что доверить такую сумму Кошилю было невозможно. Он решил, что нуждается в дополнительной информации. Во время общего часа он зашел в офис к помощнику администратора, человеку с лицом ласки, носившим темно-синюю униформу Обменного Пункта с таким видом, будто это была особая привилегия. Герсен состроил озабоченную мину.