«Машина» с евреями - [3]

Но вернемся на станцию «Фабричная» Московско-Казанской железной дороги, где жаждущих уже запустили в зал. Обстановка была довольно скромной. Убогая сцена, с каким-то лозунгом над ней, неподъемные черные ящики по ее краям с торчащими из них диффузорами динамиков (пo-музыкантски, это называлось «бины»), даже световые эффекты (всех поражала проецируемая на экран многоконечная звезда, в которой угадывался контур головы солиста), чехословацкие барабаны «Амати», несложный синтезатор «Крумер» и прочие аксессуары небогатого музыкального коллектива. Зато у Макаревича уже был привезенный папой «Фендер Стратокастер», а Маргулис играл на какой-то японской гитаре тина «Ибанеса».

Программа была обычной для того времени. Выходил на сцену Саша Бутузов по прозвищу Фагот, садился за стол, читал вслух отрывки из «Маленького принца» Ceнт-Экзюпери, стихи Тарковского и Макаревича, а между ними игрались песни. Старые — типа «Солнечного острова» или «Марионеток» и новые — «Кого ты хотел удивить?», «Синяя птица» и пр. Звучало все отвратительно, но народу нравилось. Но концерт все равно был последним, это уже точно.

Единственное, что греет, это то, что, не разойдись «машинисты», играл бы я в каком-нибудь джазе в Штатах или пел еврейские песни где-нибудь в Хайфе. В общем, «Машина времени» рухнула, чтобы вместе со мной, Петей Подгородецким, возродиться из пепла!

В конце весны — начале лета 1979 года Кавагое, Маргулис, Лешка Романов и кузен Андрея Лешка Макаревич образовали группу «Воскресенье» с подпольным статусом. Они записали очень неплохую программу, причем в записи принимали участие Андрей Сапунов и я в качестве эпизодически приглашаемого клавишника.

Среди взволнованной общественности распространился слух о том, что оставшийся в одиночестве Макаревич постригся в монахи и стал отшельником. Затем появился другой слух, относительно того, что, дескать, он поехал в Польшу «на стажировку к Чеславу Немену». Сейчас никто уж и не помнит, кто был такой этот Чеслав Немен, равно как и группы «Но-то-цо», «Червоны гитары», «Брейкаут», «Скальды» и пр. Для забывчивых скажу, что это были артисты из братской Польши, в которой с музыкой было чуть-чуть посвободнее. Поэтому даже на московских гастролях полякам разрешалось играть громко и использовать всякие «примочки», что скрашивало «пшеканье», из-за которого ни одна польская песня никогда не станет мировым хитом. «Пшеков» же охотно слушали и даже покупали их пластинки. Недавно я прослушал альбом группы «Но-то-цо» тех времен. Чуть не стошнило. Какие-нибудь «Блестящие» и то лучше. Ну а Чеслав Немен экспериментировал в джаз-роке и играл на синтезаторе. Не как Джон Лорд, конечно, но все-таки играл. Так вот, якобы к нему поехал расстроенный Макаревич, после чего «напитался идеями» (чем можно было в Польше напитаться?) и создал новую «Машину».

Как гласит опять же классическая версия, к пьяному Макаревичу приехал пьяный Кутиков, который в свое время играл в «Машине», но был отчислен за профнепригодность не без участия Сергея Кавагое, узким японским глазом и острым ухом определившего, что попасть в ноты Александр Викторович никак не может. Но Кутиков сообщил, что за отчетный период стал играть гораздо лучше, что у него на примете есть молодой специалист-химик — выпускник химфака МГУ Валера Ефремов, игравший вместе с ним на барабанах в группе «Високосное лето», а также «гениальный клавишник». Под последним он подразумевал меня. К тому же он сообщил, что у меня есть настоящее музыкальное образование. Наверное, что-то из пьяной беседы запало в мозги Макару, и он пригласил меня поработать в коллективе. Так гласит каноническая версия, растиражированная газетами и журналами начала 80-х годов.

На самом деле все происходило не так, вернее, не совсем так. Кстати, именно в этом месте я хочу поблагодарить Кутикова и Макаревича (в первый и последний раз в этой книге) за то, что они проявили редкую дальновидность и гражданское мужество, поскольку пригласить к себе в группу такого раздолбая как я, было Поступком с большой буквы П. В реальности все было гораздо менее поэтичным и романтичным. Чтобы понять, почему я очутился в «Машине», нужно немного рассказать о себе, любимом. Помните анекдот об объявлении в газете в рубрике «Знакомства» — «Коротко о себе. 25 сантиметров».

Как-то раз, слушая в юности программу «Голоса Америки» под названием «Джаз для коллекционеров», я услышал замечательную фразу, которая надолго запала мне в душу. Приятный мужской голос, рассказывавший о ком-то из великих американских джазистов, сообщил следующее: «Он родился в бедной негритянской семье. Когда мальчику было семь лет, родители купили ему белый рояль». Как мне захотелось иметь такой инструмент! Много позже я держал у себя в квартире громадное белое чудище, занимавшее почти половину одной из двух комнат (вторая у меня — спальня). Потом расстался с ним, ограничившись клавишными и компьютерами. Если бы в семь лет у меня был белый рояль, я, наверное, умер бы от счастья. А сегодня… Что он есть, что его нет. Были бы руки, да голова, ну и душа, конечно…