Машина пробуждения - [161]

– Я сделал это! Я хороший мальчик! – Он вскинул руки, складывая пальцы в двойной знак победы, и соскользнул вниз.

Глава пятнадцатая

У нас в полевом госпитале было в ходу шуточное наблюдение: люди чаще всего рождаются во тьме, а умирают на рассвете.

Порой одно следует сразу за другим, и тогда день – солнечный или пасмурный – проходит под особенно помпезную музыку.

Такие дни насилуют миры, лишая их девственной противоречивости и закладывая семена завтрашних благословенных печалей. В подобные утра я пою гимн, что сочится кровью между ног дочерей Запада, и мне вторят визгливые органы их обезумевших от войны сыновей.

Поэма плоти повторяет мои наставления, что всякий момент тьмы или света суть чудо.

Уолт Уитмен. На барже по яркой реке

Тишина завладела миром на несколько долгих мгновений, после того как Никсон пожертвовал собой. Личам его судьба была безразлична, но их чернильные тени все равно не издавали ни звука. Купер просто поверить не мог в то, чему сам только что стал свидетелем, и слезы, обжигавшие его глаза, казалось неподобающим проливать по такому мелкому пройдохе. Лалловё подошла к краю ямы и, посмотрев на зияющий на дне провал, оскалила зубы.

– Приятного тебе пробуждения, маленький немальчик. И спасибо, что убрал с доски мою соперницу. – Маркиза подняла руку и помахала Сесстри. – Рада тебя видеть, маленькая сестренка. Добро пожаловать в нашу гребаную семью.

Сесстри вздрогнула, но ничего не ответила. От выражения ее лица стало бы холодно и айсбергу. Купер потянулся, чтобы взять ее за руку, но розоволосая женщина отпрянула, ни на мгновение не сводя взгляда с маркизы. Между сестрами словно бы проскакивали смертоносные электрические разряды. В стороне завыла Прама.

– Как я уже начала говорить, – голос Сесстри еще никогда не звучал настолько угрожающе; теперь она цитировала Мессершмидт по памяти, и ее сильные, плавные интонации заставили умолкнуть даже Лалловё, – согласно муниципальным законам, все права, касающиеся строительства, дыхания и полетов, а также проистекающие из них, могут быть отчуждены правительственным декретом, влекущим за собой немедленное изгнание из Неоглашенграда и его окрестностей.

– И я издам этот указ, – произнес Эшер, устало становясь возле Сесстри.

Он ронял за собой капли молочно-белой крови, и два дымчатых лича уже спустились к этому следу, жадно его касаясь. Неподалеку бледная, как античная статуя, Пурити повисла в руках своего мертвого пленителя.

Ничего не происходило.

Лалловё запрокинула голову и принялась хохотать, пока не выбилась из сил.

– Это что-то! Хромой нищий пытается выдать себя за Ффлэна Честного. Пять лет тому назад ты отрекся от престола, тупое ты дерьмо! – Маркиза махнула личам, кружившим над кровью Эшера. – Эй, ты, дохлая шваль, если тебе нравится твоя дочурка, мне кажется, стоило бы наконец проявить свои отцовские чувства!

– Нет! – закричала Сесстри, но было поздно – лич уже схватил ее. Насмешливый железный череп, все остальное – туман.

Купер думал, что Пурити уже мертва, но та вдруг подняла голову – при этом ее шея захрустела так, словно она и в самом деле была высеченной из известняка статуей; губы покрывала изморозь.

– Я, Пурити… – пыталась говорить она, хотя голос ее осип. Горло слишком замерзло, слишком пересохло, но девушка все равно нашла в себе силы продолжить. «Это то, чего от меня ждал бы Кайен». – Я, Пурити Чингиз Амптелле Гиацинт Клу, младшая из детей барона Эмиля Клу и потомок рода, состоящего в Круге Невоспетых, пользуясь прецедентом Крайне Необычного Восстания Дам, ратифицированным Кардиганом Аккордом, провозглашаю себя леди-сенатором Круга Невоспетых. Присягаю на крови своего рода и законах, что буду достойно нести ношу леди-сенатора до самой своей смерти.

Под конец у нее совсем кончился воздух, но державший ее лич вдруг подался назад, когда Пурити сделала судорожный глубокий вдох и закричала:

– А теперь уносите свои кости с моего неба, вы, напыщенные жертвы моды!

Все личи, находившиеся в зале, как один, обратили на Пурити Клу взгляды своих горящих зеленым огнем глаз. И столь же синхронно начали испаряться облака черного дыма, составлявшие их тела. Начав с шипением возвращаться в небытие, личи в большинстве своем предпочли ретироваться. Но те несколько, что остались, стрелой устремились к Пурити, стряхивавшей с себя ледяную корку, покрывшую ее миниатюрное тело. В последний момент девушка предостерегающе подняла перед собой ладонь.

– Скажите, дохляки, вам известно, какие заклятия оберегают лордов и леди-сенаторов от физического вреда? – поинтересовалась Клу.

Судя по всему, ответ был «нет», но едва первый лич влетел в ее личное пространство, вокруг новоиспеченной леди замерцал аквамариновый энергетический щит. Нежить, налетев на него, просто распалась и осыпалась на пол горсткой черной золы.

Еще два лича расшиблись о заклинание защиты, на которое Пурити только что предъявила законные права, назвав себя лидером человеческого правительства Неоглашенграда. Последние личи визгливо закричали и поспешили удалиться.

Купер и был бы рад издать победоносный клич, вот только портал Цикатрикс начал сотрясаться в судорогах, сначала сжавшись, а затем расширившись еще сильнее. Сквозь него что-то медленно протискивалось. И это что-то обладало удлиненной черной головой – рогатое, яйцевидное, скользкое от кислотной крови, с хвостом в целую милю и весьма злобное. Призрачный палец Купера запульсировал в три раза быстрее – собственная кровь наполняла его, да и сердце Лалловё стучало сейчас, будто у боксера на ринге. До Купера донеслось многоголосое пение вивизисторов из тела Цикатрикс – метастазов, проникших в мозговое вещество, запястья, сердце, матку…