Машина лорда Келвина - [61]

Кран втащил колокол на палубу, дядюшка Ботли закрепил его, мы с Хасбро как следует налегли на весла и, скажу без лишнего хвастовства, придали барже хороший ход. Ничто так не подгоняет человека, как осознание чертовской важности его трудов — и ожидание неминуемого взрыва, само собой.

С кораблей донеслись приветственные крики. Я снял шляпу и помахал ею в ответ, при этом мой парик чуть не унесло ветром. Прихлопнув его головным убором, я возобновил свое театральное представление, благодаря чему мы благополучно миновали кордон и пришвартовались к траулеру. Забравшись туда, мы взяли баржу на буксир и отправились восвояси.

Конечно же, мы не оставили Сент-Ива в колоколе. В последнюю минуту он выбрался оттуда, рискуя быть замеченным с кораблей оцепления. «Поторопимся», — просто сказал он и скрылся внизу; я поднял рупор, направил в сторону ближайшего судна, где у лееров выстроились в ожидании моих распоряжений с полдюжины моряков, включая капитана или кем он там был. Старательно изображая голос Парсонса, чему немало способствовал медный раструб, я передал капитану надлежащие указания: дескать, мы привели в действие процесс разоружения машины, но прежде чем навек затихнуть, она доведет мощь своих электромагнетических импульсов до предела. «Бегите прочь, — сказал я, — иначе рискуете пойти на дно!»

Это расшевелило моряков. Думаю, они пустились бы наутек даже если бы в этот момент мою бороду сорвала и унесла в своем клюве чайка. На мачтах взвились флаги, послышались свистки, на палубы прочих судов высыпали команды. Как и было велено, корабли отошли на четверть мили и легли в дрейф, ожидая дальнейших указаний. Мы же продолжили путь, на всех парах направляясь в Стерн-Бей. Наше поспешное бегство могло озадачить академиков, — но я готов поставить все свои сбережения на то, что куда сильнее их озадачил взрыв, прогремевший вскоре после нашего отбытия. К этому времени мы прошли приличное расстояние — сторожевые корабли едва виднелись на горизонте, — но все же увидели взметнувшийся в небо водяной султан и лишь потом услыхали глухой рокот взрыва.

Итак, от машины лорда Келвина не осталось ничего, кроме затонувших обломков, которые немедленно дали приют исконным обитателям морских глубин. Доктор Нарбондо так и будет спать в своем ледяном оцепенении, пока не исчерпает себя та неведомая сила, что не позволяет его душе окончательно расстаться с телом. А бедняге Парсонсу уже не суждено стать кормчим того грандиозного корабля, который он намеревался привести в гавань научной славы, рисуя в своем воображении красочные картины триумфа. Его планы рухнули, разлетелись в щепы. И даже удовольствие от победы над Сент-Ивом, отпразднованной стаканом минеральной воды с подмешанным в нее снотворным, оказалось не долгим.

Впрочем, профессор остался недоволен таким исходом. Он чувствовал вину перед Парсонсом и еще пуще терзался оттого, что погруженный в сон Нарбондо пропустит честно заслуженные публичный судебный процесс и последующую казнь. Лично я не сильно переживал, не очень-то жалуя Парсонса и получив массу удовольствия, щеголяя с бородой и в парике. Жаль, мне не увидеть, как он бесится. Конечно, Парсонсу доложат, как было дело, но о сыгранной мною роли он едва ли узнает, и это меня удручало.

Сделав свое дело, мы высадились в Стерн-Бей, где распрощались с тетушкой Ади и дядюшкой Ботли. В «Короне и яблоке» под дверью номера Сент-Ива мы нашли письмо — то самое, которое профессор оставил на коленях у Парсонса. На том же листе бумаги старик начертал: «Отбываю в Лондон вечерним поездом. Окажите любезность — проводите меня». И только. Это казалось странным: учитывая планы, которыми Сент-Ив поделился с академиком, можно было ждать чего-то большего — гнева или сожаления, допустим… Но их не было и в помине — лишь просьба опечаленного человека.

Мы поспешили на вокзал, дабы уважить старика: меньшее, что мы могли сделать. Его кроткая капитуляция навевала особую грусть, — и, хоть меня так и подмывало нацепить на себя бороду и парик, я оставил их в «Короне».

Локомотив стоял, раздувая пары. Пассажиры уже заняли свои места. Мы торопливо шагали по перрону, заглядывая в окна. Сент-Ив ни минуты не сомневался, что за просьбой Парсонса стоит некая веская причина, а потому считал своим долгом (да и нашим тоже, раз уж мы вместе пустили мечты академика на воздух) узнать, что понадобилось старику, какую трогательную фразу тот прохнычет напоследок в свой носовой платок. «Ну и хорошо, пусть выскажет свое недовольство нам в лицо», — подумал я, проявляя дальновидность. Еще вчера он выглядел героем, гарцевал на лихом скакуне, а сегодня, как говорится, его славе пришел конец: забег не всегда выигрывают самые быстрые. Пусть Парсонс произнесет свое последнее слово; не стоило отнимать у него этого утешения.

Но где же он? Поезд тронулся. Мы бежали рядом, стараясь не отставать и с грустью сознавая, что перрон вот-вот оборвется и мы останемся стоять, глядя вслед составу… Когда мимо уже проносился последний вагон, одно из окон внезапно скользнуло вверх, и в нем показалось лицо Парсонса, строившего нам дьявольские гримасы. «Хо-хо-хо!» — ехидно ухмыляясь, провозгласил старикан. Видно, бедняга окончательно спятил.