Машина - [5]

— Молчи, молчи!— махнул на него рукой старый друг Макаров.— На ходу такие дела не решаются. Подумай, посоветуйся с кем нужно. А вот послезавтра дай нам окончательный ответ, чтобы уже не передумывать.

И все. И кончился разговор. Ушел Фомич. Шел и по дороге пытался настроить себя на привычный скептический лад. «Тоже мне, психологи. Заместитель директора по кадрам,— брюзжал он на Макарова,— к себе вызвать не мог! Обязательно в партком надо! Для торжественности, что ли? А машина! Подумаешь, машина! — про себя ворчал он, пыхтя и фыркая, оскользаясь на осенней слякоти и яростно сопя.— Электрификация плюс геофизикация! Великое дело — без этой машины прожить не могли!»

Но получалось что-то уж совсем не то, и он сам это понял. А тут и в цех свой пришел. Остановился, окинул цех взглядом — свой, да уже не свой. Бежала по пролету электрокара с заготовками. Два мальчонка из ГПТУ — опять от работы отлынивают, стервецы!— выскочили откуда-то из-за верстаков и шмыгнули обратно, заметив его. Привычно пахло разогретым металлом, перекатывались под сводами гул вентиляторов, шуршание станков, постукивание железа по железу, обрывки голосов. На все смотрел Фомич словно издалека, прощаясь. И когда поймал себя на этом, у него привычно защемило сердце, и он грузно потопал по проходу в свою конторку, чтобы опять сунуть под язык противно отдающую мятой и ментолом таблетку.

3

Сорок четвертый цех разместился на антресолях механосборочного. Да какой там цех — одно название. Две комнатушки, в одной Фросин с Василием Фомичом, в другой еще шесть человек — начальники участков, начальник цеховой измерительной лаборатории да два мастера.

Василий Фомич пока командовал один. Фросин был в Москве, и Фомич явственно представил себе, как он там дает жару разработчикам. Еще здесь, на месте, детально ознакомившись — и когда только успел! — с чертежами, он принародно заявил главному инженеру:

— Пускай они это сами изготавливают!

«Они» — относилось к разработчикам, а «это» — к тем ворохам бумаги, на которых было изображено все, отно­сящееся к машине.

После бурного разговора, в котором досталось и конструкторам («смотреть должны, что вам из Москвы передают»), после ряда совещаний у главного инженера, на которые Фросин ходил один, без Василия Фомича, в Москву вылетела целая бригада, в качестве «бригадира» которой выступал главный инженер. Фросин не мог не поехать — и сам рвался, и главный, которому от Фросина уже тошно стало, не преминул взять его с собой. Он надеялся, что там-то с Фросина собьют спесь. Хотелось ему насладиться зрелищем притихшего Фросина — что поделать, слаб человек...

А здесь заканчивалась первая очередь корпуса, в котором должен был разместиться их цех. Фомич хотя бы раз в день появлялся на строительной площадке. Его гнали, на него жаловались — он упрямо полагал, что только под его хозяйским надзором все будет сделано как следует.

Стройплощадка притулилась к заводской территории сзади, с противоположной от проходной стороны. С завода туда было не попасть, и Фомич, чтобы выйти к своему цеху, долго шел парком с бесстыдно голыми деревьями. Двух пролетов еще не было, лишь крыша угрюмо висела на восьмиметровых бетонных столбах. Ветер перегонял грязную снежную пыль. Все было изъезжено, и Василий Фомич в который раз удивился тому, что колеса машин пробили в мерзлом грунте такие глубокие колеи.

Третий, самый маленький пролет, отделенный от двух других капитальной стеной, уже остеклили. К нему подвели отопление и протянули толстый, измазанный в глине кабель—времянку. Внутри было тепло, грязно и шумно. Вспыхивал в углу шипящий синий огонь электросварки, громко бухало железо. В этой сутолоке и неразберихе Василий Фомич уже различал будущую чистоту и будущий порядок. Привычным глазом хозяйственника он видел, что мусор и неполадки уже не заслоняют собой цеха и что через неделю, самое большее — полторы, можно будет переезжать на новое место.

Василий Фомич стоял посреди пролета в распахнутом — руки в карманы — пальто и думал о том, что часть рабочих — монтажницы, слесари, регулировщики — уже набраны, хотя и работают пока на своих старых местах. Он думал о том, что приказ о переводе их в сорок четвертый цех уже подписан, и порадовался, что срок перевода совпадает с теми сроками, которые он определил про себя. Он думал о том, что напрасно Фросин, принимавший личное участие в отборе этой первой партии рабочих, выбирал в основном молодежь...

Он не успел додумать до конца. Впереди, там, где монтировали перегородки для служб и для кабинета начальника, возникла заминка. Он стремительно зашагал туда, издали выкрикивая:

— Ну и что вы тут, понимаешь, делаете? Я вас буду учить заборки ставить? Здесь должна лаборатория быть, а не хижина дяди Тома!..

4

По институту они ходили кучкой. Их представляли: «Наши уральские гости». Только главный инженер выделялся из общей массы. Он уже много лет был главным. Чуть барская начальственность пропитывала его насквозь.

Фросин тоже не был «нашим уральским гостем». Фросина часто принимали за своего. Он был просто Фросин. «Я — Фросин, который ходит сам по себе!» — сказал он главному однажды. Главный Киплинга не читал, а если и читал, то забыл. Но эту фразу он помнил и юмор Фросина оценил.