Маша Регина - [41]

Шрифт
Интервал

Все, Евгеньев, хорош пиздеть, работать завтра.

Как Капа стал фотографом

Это такая тема из детства — родители отправили тебя спать, а сами смотрят кино какое-нибудь, и вот ты лежишь, не спишь, конечно, из-за стенки глухие звуки, то драки какие-нибудь, то музыка, шум улицы, разговоры, слов не разобрать, только интонации, и вот ты лежишь, чуть не к стенке ухом прижавшись, и придумываешь, что там за кино, — из этих вот звуков. Незаметно так засыпаешь.

Плюс твой храп — офигенная дорожка. Это ведь сверху соседи, да? Слышимость в этих домах — с ума сойти. Они ведь тогда еще, два года назад, нас замучили, дочка их. Родители на выходные свалят, так у нее — полный дом: девчонки в хайратниках, мальчики с гитарами. Нет, все-таки ролевики — эти ребята мирные, только поют уж очень хреново, выли тут по две ночи подряд.

Я ведь только потом поняла, что ты обиделся. Ты думал, я прилечу и мы тут с тобой будем целыми днями в койке валяться да гулять при луне, а я, сволочь такая, — спасибо за ужин, а теперь не мешай. Господи, мы же с тобой вообще не знали друг друга, вообще, как будто только что познакомились. Ну что я должна была тебе сказать? Знаешь, дорогой, я когда работаю, ко мне лучше не лезть, вот подожди, сценарий допишу и тогда буду вся твоя без остатка. Ну и я… Знаешь, у меня же тоже не до фига опыта было, Леша-то был умный как черт, вот я и думала, ты все поймешь, а тебе, оказывается, нужно было преданно в глаза смотреть. По десять минут три раза в день после еды. Что, неужели не видно было, что я тебя люблю без памяти, как в самый первый раз? Ты спи, спи, не просыпайся, я себе еще пива возьму, терпеть его не могу, но что-то же надо пить после такого.

Ну а потом, когда я закончила? Поехали, типа, в отпуск, это ж настоящий медовый месяц был, я даже думала, не намекнуть ли тебе про замуж. Тут ты должен спросить, почему не намекнула. Ну а зачем? Это ж ерунда, типа, я так тебя люблю, что даже штампа в паспорте не боюсь. Замуж надо, если дети, а какие тут дети. Мне кино надо было снять. Да и тебе тоже. Вот тоже обида вселенская: тянула, не сразу позвала тебя. Ты хоть помнишь, что ты мне говорил тут, держась за стенку? Да я как только увидела, как ты работаешь, сразу поняла, что если будет фильм, то снимать его будешь ты, сразу, просто это тема такая: нельзя, пока еще точно ничего не известно, начинать говорить про это. Я еще и черных кошек боюсь, жду, пока кто-нибудь пройдет. Ты-то мало того что красавец, хоть и дурак, ты же еще талантливый, как Карлсон, у тебя какое-то чувство геометрии кадра совершенно сумасшедшее. Лови момент, будешь трезвый — не скажу.

Берлин, значит. Ты знаешь, я потом подумала, что «Минус» — на самом деле просто поток каких-то невероятных совпадений, удач, не знаю, и похоже, что без этого хорошее кино вообще не снять, будь ты хоть Эйзенштейн. Сначала тебя встретила, потом вдруг поехали в Берлин. Я же в Берлине почти не была, так, заезжали один раз на выходные с ребятами, из Мюнхена в основном в Италию народ катается, ближе и теплее. Так вот, мы с тобой тогда приехали на Haupt, и я сразу поняла, что вот это тот самый вокзал, который нужен, который я рисовала. А потом уже ходили с тобой по городу, я автоматически натуру смотрела, тянула тебя поближе к железке, ты злился, надо ж все посмотреть, улицы там, остров музеев, тиргартен, пиво, ты еще не знал, что в Берлине темное пиво не пьют.

А теперь ты мне говоришь, тебя напрягало, что мы на мои деньги гуляем. Бог ты мой, какая херня! Ну сказал бы, что напрягает, я бы тебе в долг дала, только мы же все равно все прогуляли, все, что у меня от «Гугенотов» осталось, там было-то… Нет, если это всерьез, то я не могу жить с мужиком, который на такой херне заморачивается. Какая-то говнополиткорректность: знаешь, я буду с тобой трахаться, но за ужин мы будем платить отдельно. Слышал бы ты себя со стороны. И вообще, я что-то не видела, чтоб ты напрягался. Радовался как младенец: у меня первый отпуск за полтора года! У нас же отпуск! фигли мы пойдем в пиццерию! пошли в нормальный кабак! А сам, получается, что? Ходил и думал: у-у-у, богатенькая сучка! Так получается? Как это все мерзко, мерзко. Не то мерзко, а что вот я тут сижу на полу перед тобой и несу всю эту херню с твоим хольстеном паленым.

Знал бы ты, как мне иногда хочется послать тебя на хуй. Первый раз это было месяца через два, как мы вернулись в Питер. Я сначала думала, это все шуточки такие: кому это ты звонишь-пишешь, кто у тебя там в Германии… Но вот когда я съездила в Москву, и ты устроил истерику, почему я не брала трубку, и у кого я там брала в рот, блядь, я впервые это почувствовала. Я же не снимала в России, можно было догадаться, но я не подумала, что здесь такая фигня, мол, если девушка снимает или снимается, значит, она кому-то дала. И все в этом так уверены, что даже девушки не сомневаются. Я еще, дура, рассказала тебе по чесноку, что типа, да, намекали, какие у вас волосы красивые. И тут ты… Понимаешь, ужас был в том, что я по твоим глазам видела, что ты на самом деле веришь, что я там кому-то за деньги давала. И дело не в том, что ты мне наговорил, а просто я когда увидела это, я прямо вся ненавистью налилась, как груша, хотелось сделать тебе больно, даже реально, чтоб ты сдох, и вот в этот момент я поняла, что могу легко уйти от тебя.


Еще от автора Вадим Андреевич Левенталь
Комната страха

Мало написать «люблю», чтобы читатель понял – герой полюбил, и мало написать «ужас», чтобы у нас по спине рассыпались мурашки. Автор «Комнаты страха» умеет сделать так, чтобы его словам поверили. Сборник малой прозы Вадима Левенталя, блестяще дебютировавшего романом «Маша Регина», открывает новые грани его дарования – перед нами сочинитель таинственных историй, в которых миражи переплетаются с реальностью, а предметы обнажают скрытый в них огонь. Городской нуар и готическая новелла – вот жанры, которым на этот раз отдает дань финалист премии «БОЛЬШАЯ КНИГА» Вадим Левенталь. Завершает книгу повесть «Доля ангелов» – скупо, с ледяным лаконизмом рассказывающая о страшных днях Ленинградской блокады.


Рекомендуем почитать
Желание исчезнуть

 Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.


Бунтарка

С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.


Записки учительницы

Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.


Шиза. История одной клички

«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.


Огоньки светлячков

Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.


Тукай – короли!

Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.


Печатная машина

Жан Жене — у французов, Чарльз Буковски — у янки, у России новых времен — Эдуард Лимонов. В каждой национальной литературе найдется писатель, создавший яркий образ экзистенциального бунтаря, в котором олицетворено самосознание если не целого поколения, то значительной его части. Но мир, покинувший лоно традиции, устроен так, что дети не признают идеалов отцов, — каждое поколение заново ищет для себя героя, которому согласно позволить говорить от своего имени. Этим героем никогда не станет человек, застывший в позе мудрости, знающий сроки, ответы на главные вопросы и рецепты успеха.