Маша и любовь - [18]

Телефон пиликнул в самый разгар моих страданий, когда я уже успела признать себя непривлекательной дурой, а всех вокруг, включая киару, Никиту и тем более Ромку – бесчувственными козлами и эгоистами.

«Мария, спускайтесь. Не впутывайте своих родных!» – выдал мне противный телефон.

Я подошла к окну, уже зная, что там увижу. И точно, даже в наступающих сумерках машину киару я заметила сразу, и, что хуже, он тоже меня заметил – мигнул фарами.

И я пошла. Потому что свою семью я люблю и действительно не хочу впутывать.

Киару был зол. Очень-очень зол. Мне казалось, что сама атмосфера в машине поменялась, словно уютное прежде кресло стало колючим, стёкла темнее, а от хозяина автомобиля волна ярости ощущается чуть ли не физически.

– И за сколько Вы продаётесь? – поинтересовался синеглазый, глядя подчёркнуто не на меня и сжимая руль так, что пальцы побелели.

Вот интересно, это он специально такую двусмысленную форму вопроса выбрал? Или он не понимает второго смысла, а это моё испорченное подсознание играет такие шутки?

– Я не продаюсь, – сообщила я, всхлипывая. На этот раз киару на мои слёзы никакого внимания не обращал. Возможно, считал, что так мне и надо? Так и должно быть – раскаивающаяся, заливающаяся слезами преступница, вымаливающая прощение. Что-то ролевыми играми повеяло… как-то не вовремя и некстати.

– То есть это Вы из личной неприязни? – заинтересовался он и даже повернулся ко мне.

– Это Вы о чём? – спросила я крайне неубедительно, пытаясь напомнить самой себе, что у нас презумпция невиновности. Вроде бы.

Вместо ответа киару коснулся экрана на приборной панели и запустил запись с чьего-то видеорегистратора, где видно, как я открываю дверь машины. И, увы, почему-то не видно ничего дальше – про типа в чёрной куртке. Так что вывод киару сделал явно однозначный.

– Итак? Личная неприязнь? – очень любезно и очень холодно предположил он.

– Нет, – сказала я. И совершенно не эстетично шмыгнула носом.

– Это как-то должно помочь Никите Рекунову в решении его проблем? – кажется, киару не терял надежду обнаружить хоть какую-то логику в моём сегодняшнем поведении. Увы. Если бы мне самой сейчас понять, как я могла на такое пойти… да и сам мотив – «я просто не хотела, чтобы Вы знали, что я рисую Вас, как настоящая маньячка» тоже не звучит…

– Нет, – вздохнула я. – Думаю, не поможет…

– Тогда что? – с чрезмерно подчёркнутым смирением. Дескать, терпение у меня почти безграничное, но ты, человечка, уже у самого края.

Я молчала, закусив губу. Действительно, что? Глупость, доверчивость и мучительная неловкость? Неужели, это я? Говорят, человека определяют его поступки, и вот так вот поступает Мария Романова…

– Ладно, не говорите почему, скажите где! – уже серьёзно потребовал киару.

– Я ничего не брала, – обречённо закусываю губу, понимая, что к настоящей части допроса киару только собирается приступить.

«Да ну?» – сказал взгляд ярко-синих глаз.

– Честное слово! – отчаянно выпалила я и почувствовала себя школьницей. И, наверное, поэтому сбивчиво, торопясь и спотыкаясь, стала объяснять про типа в чёрной куртке.

Он слушал молча, снова глядя перед собой, но руки с руля убрал.

– Выходите, – сказал он, когда я пошла на третий круг в своих уверениях, что того типа я не знаю, хотела забрать только альбом, но и его не забрала, и вообще, это цепочка ужасающих совпадений и недоразумений.

Я осталась сидеть. Ибо непонятно, что это за «Выходите»: «Выходите, в тюрьму пойдёте пешком», или «Выходите, не хочу запачкать салон кровью», а может, «Выходите, и в проект я Вас тоже не возьму!»

Словно услышав мои мысли, киару сказал:

– Я бы не взял Вас в проект, Мария Романова, если бы у меня был выбор. Теперь точно бы не взял. Но выбора у меня нет. Выходите, пока я не передумал Вас отпускать.

А я не ушла. Просто не смогла в такой вот момент. Как бы ни убеждала себя, что всё равно, но почему-то хотелось как-то реабилитироваться в глазах этого инопланетянина. Но как? Вряд ли оправдания по четвёртому кругу сильно помогут.

Он явно ждал, когда я уйду, и я, чтобы потянуть время спросила, ощутив вдруг парадоксальное чувство неловкости от того, что не знаю его имени:

– Киару… а… а что у Вас украли? Если не секрет.

– Конечно, секрет, – сообщил он, внимательно меня разглядывая. – Но Вам… Вам, – выделил местоимение и интонацией, и задумчивым взглядом профессионального палача, – Вам я скажу. Когда мы будем на корабле в паре дней пути отсюда…

Мы все ошибаемся. Больше или меньше, чаще или реже… но ошибаемся. Вот только последствия от ошибок иногда оказываются совершенно несоразмерны нашим действиям. А ещё нам всегда хочется найти себе оправдание, и я, кажется, нашла. И поспешила высказать:

– Но почему Вы так вините меня? Если бы меня там не было, всё равно ведь украли бы! Открыть дверь мог любой, я вообще случайно там оказалась!

– Вчера… – произнёс он с каким-то особенным сожалением. – Вчера я разрешил Вам открыть дверь, когда за Вами гнался тот человек… хотя я уже не уверен действительно ли гнался. И не убрал допуск. Моя ошибка. Вы не показались мне… опасной. Этот тип в чёрном, на котором Вы настаиваете, не смог бы проникнуть в машину, не открой Вы ему дверь. Выходите, Мария. Мне надо ехать.