Марья без Ивана - [2]

— Спасибо, — с признательностью поблагодарил его Виктор Сергеевич, — только, видите ли, нельзя мне. — Махнул безнадежно рукой, достал сигарету, прикурил и жадно затянулся.

— Почему нельзя, больной, что ли? — После утвердительного кивка Виктора Сергеевича хмельной прохожий смачно сплюнул мимо урны, задумчиво почесал под мышками и произнес: — Д-да… с такой бабой заболеешь, это уж точно.

— Да нет, давление у меня…

— Я и говорю. Ты вот что, — деловито посоветовал он, — по роже ей дай.

— Простите, как?.. — Виктор Сергеевич поперхнулся дымом.

— Ну под зад коленом, ежели рожу ей портить не желаешь. На баб это действует, их бить надо, чтобы они нас уважали.

— Так вы что же… Свою жену?..

— Я-то, слава те господи, в разводе.

— Понятно.

— Что тебе понятно? — рассвирепел вдруг хмельной прохожий. — Интеллигенция задрипанная! Набаловали нам баб. ни к одной не подступишься!

А Мария уже проходила по своему двору, статная, величавая, ничуть не клонясь от десятикилограммовой ноши — сетки с картошкой. Соседи первыми здоровались с ней. Она кивала с чувством собственного достоинства, но не всем одинаково приветливо, а каждому с той долей уважительности, какую он, по ее мнению, заслуживал. Лизку, соседку с нижнего этажа, ответным приветствием и вовсе не удостоила, будто не слышала ее робкого «здравствуйте». Лишь осуждающе глянула на осколки под Лизкиным окном, те, что Лизка собирала в газету, свернутую наподобие кулька. Словно застигнутая на месте преступления Лизка сначала замерла, потом руки ее задвигались в лихорадочной спешке, плохо подчиняясь ей. Неосторожное движение — и из порезанного пальца брызнула кровь.

С легким вскриком Лизка принялась обсасывать порез, пригвоздив каблуком выпавший из рук запятнанный кровью кулек.

Только поэтому сострадательная Мария снизошла до совета Лизке:

— Рукавички надеть надо было.

— У меня только перчатки, — прошептала благодарная Лизка.

— Ну перчатки, не то покалечишься. Опять чья-нибудь супружница счеты с тобой сводила?

Лизка так и вспыхнула.

— Это мальчишки! Нечаянно!

— Значит, стекла тебе больше не бьют? — уточнила Мария. — Давно пора остепениться.

Дома сын не выскочил навстречу Марии как обычно, не забрал у нее из рук сетку. Оставив ее на кухне, Мария тут же заглянула в комнату, где он сидел над учебниками, непривычно тихий, как будто затаившийся.

— А я уж думала, тебя до сих пор нет. Что-нибудь случилось?

— Все в порядке, ма, — не отрываясь от учебника, ответил Ваня.

Прежде всего она поставила варить картошку, чтобы покормить его, затем переоделась, накинула халат, сунула ноги в домашние тапки и распустила тяжелую, оттянувшую голову косу. Расчесываться пошла в комнату.

Ваня уже забросил учебник. Маленькими маникюрными ножничками он подравнивал перед зеркалом бакенбарды.

— Ма, а я женюсь.

Вот это да!

Но она никак не проявила своего отношения к ошеломившему ее известию, сделанному сыном с нарочитой небрежностью.

Ваня скосил глаза на мать, прислушался к тому, как умиротворенно потрескивают под расческой материнские волосы, и перевел дыхание: главное сказано и как будто принято к сведению без гневного протеста.

Заметив, что мать смотрит на него, Ваня улыбнулся ей в зеркале.

— Так я позову ее, ма?

— Зови, — разрешила Мария.

Он засобирался, а она стала с лихорадочной поспешностью перебирать в памяти знакомых девушек, тех, что забегали к ним иногда. Мила? Ну что же, серьезна и держит себя достойно. Только вот очень уж общественными делами занята, совсем не домашняя. Может, Верочка? Она хохотунья, ласковая, как котенок. Хотя ведь ласками тоже замучить можно, если они сверх меры… Нет, скорее всего это Светлана. Вот где пава — что походка, что повадки. Не станет ли только такая одну себя холить, пренебрегая мужем?

Эх! Матери, они в этом одинаковы: дорого сынов своих ценят. Все-то девушки недостойны их. Ну да девушки, когда тоже матерями станут, поймут матерей.

— Дай галстук поправлю, ишь, скособочился, — потянулась к сыну Мария, которой мучительно захотелось дотронуться до него, как будто его уже отрывали от нее. — Ты надолго?

— Что ты, ма! Заскочу за ней и домой! Ты жди нас, ма, ладно?

От сдержанного кивка матери Ваня просиял. Нагнулся к ней благодарно и, переждав, пока она закутает ему шею теплым шарфом, потерся щекой о ее щеку, как в детстве. Мария заморгала, чтобы скрыть набежавшую слезу, — плакать она себе и в одиночестве не позволила бы. А уж сыну вообще знать ни к чему, что бывают и у нее, Марии, минуты слабости.

— Господи, ты у меня совсем еще дите малое…

Он не стал разуверять ее. Если ей угодно так считать — пожалуйста. Лишь бы не отговаривала жениться. Полдела уже сделано — факт изложен. Вот бы и вторая половина дела — представление невесты — прошла столь же успешно! Все зависит от матери, а она с характером. Из-за этого самого характера, небось, и Виктор Сергеевич на ней не женится…

Все эти мысли промелькнули в голове Вани, пока он любовался властной статью матери,

— А ты смотришься, ма! Классная женщина!

— Ах ты, подлиза…

Уже от двери он весело запротестовал:

— Нет, честно. Макси-прима-экстра-супер-люкс!

Выпроводив сына, Мария пошла на кухню. Надо чайник вскипятить, да свежего чаю заварить. За столом и разглядит она ту, кого приведет Ваня. Интересно все-таки, знает ее или нет? Если и знает, все равно заново присмотреться следует: уже не как к чужому человеку, а как к той, что, возможно, судьбой Ваниной станет. Вполне возможно. Если она, Мария, ее одобрит… Конечно, девушки сейчас не те, что были в пору Марииной молодости. Хотя бы саму Марию взять. Уж как на свекровь обижена была^ а угождала ей. Потому что так полагается. Не Марией заведено, не Марии отменять.