Мартовские фиалки - [81]

Натянув на себя одеяло, я какое-то время прокручивал в своей усталой голове события последних дней, надеясь, что мне удастся поймать какую-нибудь ниточку, за которую можно будет уцепиться в попытке разгадать эти несуразицы и тайны. Но у меня ничего не получилось.

Вот если бы рядом со мной была сейчас Инга, я сказал бы ей, что Йост, очевидно, освободил меня потому, что его начальству очень важно сейчас заполучить бумаги фон Грайса, что они готовы на все и не побрезгуют содействием человека, подозреваемого в двойном убийстве, лишь бы он помог вернуть эти документы.

И еще я сказал бы Инге, что люблю ее.

Глава 17

Проснулся я совершенно разбитый, но, к сожалению, не отметил никаких признаков похмелья, под предлогом которого я мог бы весь день пробездельничать… Как вам это понравится?.. На всякий случай я даже постучал по черепу. Может быть, таким способом можно добиться головной боли. Я поглощал спиртное без перерыва на отдых, и надо же — ни в одном глазу.

Кофе я заварил себе такой густой, что его можно было есть ножом и вилкой, а затем принял душ. Во время бритья был крайне небрежен — порезы бесконечные, — пришлось лицо протирать одеколоном чуть не до потери сознания.

Телефон Инги по-прежнему не отвечал. Проклиная себя самого и свой хваленый талант в поиске пропавших людей, я позвонил в Алекс Бруно и попросил его выяснить, нет ли Инги среди арестованных Гестапо. Такой вариант выглядел вполне логичным. Когда в стаде пропадает овца, не надо искать тигра, если поблизости рыщет стая волков.

Бруно пообещал навести справки, но я знал, что может пройти несколько дней, прежде чем что-то прояснится. Тем не менее все утро я проторчал в квартире в ожидании звонка от Бруно или от самой Инги. Все это время я сидел, бессмысленно уставившись в потолок, и постепенно — это само собой получилось — переключился на дело Пфарра. К обеду я уже созрел для того, чтобы возобновить расследование. Совсем не обязательно было получить удар по голове кирпичом, чтобы понять, что есть человек, способный дать ответ на многие вопросы.

* * *

На этот раз огромные ворота из кованого железа, которые вели во владения Сикса, оказались закрыты. Прутья были обмотаны цепью, запертой на висячий замок, вместо скромной таблички с надписью «Вход воспрещен» висела другая, более внушительная, на которой значилось «Посторонним вход воспрещен». Ясно, что Сикс стал иначе относиться к проблеме собственной безопасности.

Я поставил машину у стены и с пистолетом в кармане взобрался на крышу своего автомобиля. Отсюда было уже нетрудно, подтянувшись к стене, оседлать ее, а ухватившись за ветки вяза, спуститься на землю по ту сторону.

Сейчас уже не вспомнить, слышно ли было угрожающее рычание собак, во всяком случае, к тому месту, где я спрыгнул на землю, они подкрались незаметно — все шумы скрадывали опавшие листья. Внезапно рядом с собой — можно сказать, вплотную — я почувствовал тяжелое, частое дыхание. Огромный пес прыгнул на меня, пытаясь вцепиться в горло, но я успел выстрелить.

Выстрел в лесу прозвучал глухо, и, глядя со стороны, сразу было и не понять, отчего это вдруг рухнул свирепый доберман. Когда он лежал, уже недвижимый, у моих ног, ветер унес звук в противоположном от дома направлении. Стреляя, я невольно задержал дыхание и теперь чувствовал, что сердце у меня колотится, как вилка, взбивающая яичный белок, но чисто инстинктивно повернулся в другую сторону, только потом вспомнив, что у Сикса есть еще одна собака. И тут же сквозь шелест листьев уловил осторожный рык.

Доберман появился в просвете между деревьями, неуверенно ступая и стараясь держаться от меня на расстоянии. Я отступил на шаг, наблюдая, как он медленно приближается к своему мертвому другу. Когда тот наклонился, собираясь, видимо, обнюхать свежую рану, я вновь вскинул пистолет и, дождавшись нового порыва ветра, выстрелил. Собака взвизгнула сначала, какое-то время еще дышала и вскоре затихла.

Я не спеша спустился по длинному склону к дому. Где-то вдалеке прокричал павлин, и я подумал, что если бы он, на свою беду, попался мне под ноги, я бы пристрелил и его. Наверное, я хотел крови. Так убийцы, готовясь к акции, разжигают в себе ненависть, расправляясь с любым, самым невинным существом вроде домашних животных, если те попадаются им на пути.

Работа детектива заключается в воссоздании цепи, в установлении связей между людьми, казалось бы ничего общего между собой не имеющими. Что касается Пауля Пфарра, фон Грайса, Бока, Мучмана, Дитера Хелфериха и Германа Сикса, то здесь выстраивалась цепь такая длинная и такая прочная, что я мог повиснуть на ней и она бы мой вес выдержала. Другая цепь, Пауль Пфарр — Ева — Хауптхэндлер — Ешоннек, была короче, и дела тут обстояли по-другому.

Убивать Сикса я никак не собирался. Но если он откажется отвечать прямо, не исключено, что мне придется применить силу. Поэтому я испытал некоторое смущение, когда, размышляя обо всем этом, неожиданно наткнулся на миллионера, который собственной персоной покуривал сигару, стоя под большой елью и тихонько напевая.

— А, это вы! — сказал он совершенно невозмутимым тоном, как будто появление неожиданного гостя-детектива с пистолетом в руке в его личных владениях в неурочный час было чем-то совершенно естественным. — А я решил, что это землекоп. Я полагаю, вы пришли за деньгами.