Мартовские фиалки - [22]

Но вместо него я увидел Ильмана, сидевшего в углу в полном одиночестве за бутылкой пива «Энгельгардт». Я заказал еще две бутылки и присоединился к нему. Штурмовики уже перестали петь, а горбун начал одну из моих самых любимых шубертовских сонат, однако играл он так плохо, что ее с трудом можно было узнать.

— Ну и местечко ты выбрал! — Я не скрывал недовольства.

— Знаешь, в причудах этого заведения есть своя привлекательность.

— Пожалуй, ты прав. Вполне подходящее место для беседы по душам с закадычным другом — потрошителем трупов. Неужели тебе мало твоих мертвецов, что ты приходишь развлечься в это мрачное подземелье?

Он только пожал плечами.

— Знаешь, одна лишь смерть, окружающая меня, напоминает мне, что я еще жив.

— У тебя, наверное, некрофилия.

Ильман улыбнулся, как бы соглашаясь со мной.

— Итак, ты хочешь узнать, что произошло с этим беднягой гауптштурмфюрером и его маленькой женой? — Я кивнул. — Это интересное дело, а интересные дела нынче становятся редкостью, скажу я тебе. Сейчас столько людей умирает в нашем городе, что все, наверное, считают, у меня дел невпроворот. Но причины их смерти обычно не составляют тайны. Я думаю, что в большинстве случаев свои отчеты о результатах вскрытия, где говорится о том, что жертва умерла от побоев, я прямиком направляю тем, кто убивал. Все перевернулось в нашем мире, все стало с ног на голову.

Он открыл свой портфель и вытащил оттуда голубую папку.

— Я принес с собой фотографии. Решил, что ты захочешь взглянуть на счастливую парочку. Они похожи на кочегаров. Опознать их удалось только по обручальным кольцам.

Я принялся рассматривать фотографии. Ракурс менялся, но объект съемок был один и тот же: на голых почерневших пружинах сгоревшей кровати лежали два трупа серого, точнее, стального цвета, похожие на мумии египетских фараонов. Мне они напомнили две обугленные сосиски, которые забыли снять с огня.

— Прекрасный семейный альбом. А что это у них с руками? — спросил я, заметив, что у трупов были подняты кулаки, словно у кулачных бойцов, изготовившихся к бою.

— О, это обычное дело, когда тела попадают в огонь.

— А разрезы на коже? Похоже на ножевые ранения.

— Тоже типично для обгоревших трупов, — сказал Ильман. — При высокой температуре кожа лопается, как спелый банан… Ты легко можешь это себе представить, если, конечно, помнишь, как выглядит банан.

— А где ты нашел канистры из-под бензина?

Он удивленно поднял брови.

— Ты и об этом знаешь? Да, в саду валялись две канистры, и я думаю, что они появились там недавно — без ржавчины, и в каждой на дне оставалось еще немного бензина, который не успел испариться. Кроме того, офицер пожарной охраны утверждал, что на месте пожара сильно пахло бензином.

— Значит, поджог.

— Без сомнений.

— А почему ты решил поискать в телах жертв пули?

— Дело опыта. Если после смерти тела сжигают, значит, это делается для того, чтобы уничтожить улики. Убийца так всегда и поступает. Я обнаружил три пули в теле женщины, две — в теле мужчины и три — в изголовье кровати. Женщина умерла еще до того, как начался пожар, поскольку пули попали ей в голову и в горло. С мужчиной все обстояло по-другому. В воздушных путях мужчины я обнаружил частички дыма, а в крови — окись углерода, ткани сохранили розовую окраску. Ему пули попали в грудь и в лицо.

— А оружие, из которого стреляли, нашли?

— Нет, но я могу сказать, что это было, скорее всего, автоматическое оружие калибра 7,65 мм с большими пулями, что-то вроде старого маузера.

— А с какого расстояния стреляли?

— Я думаю, что с полутора метров, когда убийца открыл огонь. Положение входных и выходных отверстий говорит о том, что он стоял в ногах кровати, об этом же свидетельствуют и пули в изголовье.

— Стреляли из одного и того же оружия, верно? — Ильман кивнул. — Восемь пуль, — сказал я. — Опустошил обойму полностью. Либо убийца был абсолютно уверен в себе, либо в состоянии аффекта. А соседи как? Ничего не слышали?

— Очевидно. А если и слышали, то, наверное, решили, что это Гестапо развлекается. Сообщение о пожаре поступило не ранее трех часов десяти минут утра, но спасти дом в это время было уже невозможно.

Горбун перестал играть на органе, потому что штурмовики вновь принялись петь, на этот раз «Германия, ты — наша гордость». Один из них, дородный мужчина со шрамом от уха до уха, похожим на кожицу от копченой грудинки, принялся расхаживать перед баром, размахивая кружкой с пивом и требуя, чтобы все остальные посетители «Приюта художника» присоединялись к хору. Ильман, похоже, был не против и громко запел приятным баритоном. Я тоже подтянул, не слишком старательно и фальшивя. Патриот — это не тот человек, который громко распевает песни во славу своей страны. Это чертовы национал-социалисты, особенно молодые, почему-то решили, что только они одни любят Германию. И даже если сейчас кто-то из них еще не претендует на патент, то, судя по развитию событий, они все очень скоро придут к этой мысли.

Когда пение закончилось, я уточнил у Ильмана некоторые детали.

— Оба были голыми, — сообщил он мне. — Сильно пьяны. Она выпила несколько коктейлей «Огайо», а он нахлебался пива и шнапса. Более чем вероятно, что, когда их пристрелили, они находились в состоянии сильного опьянения. Кроме того, я обследовал влагалище женщины и обнаружил там свежую сперму, совпадающую по группе крови с кровью мужчины. Я думаю, они приятно провели вечер. Ах да, у нее была восьминедельная беременность. Быстро, однако, гаснет свеча жизни.