Мартовские фиалки - [19]

— Позволю себе заметить, что на вас это совсем не отражается.

— Спасибо за комплимент, — проворковала она, и я понял, что она действительно польщена. По своему опыту я знаю, что, сколько ни льсти женщине, ей все равно мало. Так и собака: сколько ни дай ей бисквита, она его будет есть хоть до утра.

— Чем я могу быть полезен?

— Есть одно неотложное дело, которое я хотела бы с вами обсудить. Но не по телефону.

— Тогда приходите ко мне в агентство.

— Боюсь, что не смогу этого сделать. Я сейчас на студии в Бабельсберге. А вы могли бы заехать ко мне домой сегодня вечером?

— Домой? — переспросил я. — Ну что ж, с огромным удовольствием. Где вы живете?

— Баденшештрассе, 7. Скажем, часиков в девять?

— Прекрасно.

Она повесила трубку, а я закурил и мечтательно уставился в окно. Значит, Ильза снимается в кино, подумал я и представил себе, как она набирает мой номер, сидя в гримерной, в халате, наброшенном на голое тело, поскольку съемки только что закончились, а снималась она обнаженной, плавая в горном озере. Я представил себе, как все это было, мгновенно — воображение мое работало активно. Какое-то время я предавался своим фантазиям, но неожиданно спросил сам себя: а знает ли об этой квартире на Баденшештрассе Сикс? Разумеется, он должен знать, что у жены есть свои апартаменты, решил я. Скорее всего, ей нужна эта квартира, чтобы сохранить определенную степень независимости. Уж если такой женщине чего-нибудь хочется, она этого добьется, будьте уверены. А если она еще пустит в ход свое обаяние, то сможет заполучить Луну и пару галактик в придачу. В то же время я был уверен, что Сикс не знает о том, что она назначила мне свидание и, уж конечно, если бы узнал об этом, то пришел бы в ярость. Он ведь предупредил, что мне не следует совать нос в его семейные дела. Не знаю, о каком таком безотлагательном деле она хотела со мной говорить, но можно не сомневаться, что разговор не предназначался для ушей этого гнома, ее мужа.

Я позвонил Мюллеру, репортеру уголовной хроники в «Берлинер моргенпост», единственному приличному журналисту в современной прессе. Он остался практически без работы, поскольку преступления освещались в современных газетах иначе, чем прежде, и министерство пропаганды бдительно следило за тем, чтобы в прессе, упаси Боже, не появилась какая-нибудь лишняя или не та информация.

— Послушай, — сказал я после взаимных приветствии, — мне нужны сведения о Германе Сиксе. Все, что есть в твоем архиве, и как можно скорее.

— Тебя интересует биография стального магната? Ты расследуешь дело о гибели его дочери? Так, Берни?

— Меня наняла страховая компания, чтобы я расследовал обстоятельства пожара.

— Ну, и много тебе удалось выяснить?

— Вся моя информация уместилась бы на трамвайном билете.

— Примерно столько же места нам отвели для освещения этого дела в завтрашнем номере, — сказал Мюллер. — Из министерства поступило указание ограничиться перечислением фактов и обойтись без подробностей.

— С чего бы это?

— У Сикса много влиятельных друзей, Берни. У него хватит денег, чтобы заткнуть нам рот.

— А вы что-нибудь разнюхали?

— Я слышал, что это был поджог, вот и все. Когда тебе нужны эти сведения о Сиксе?

— Если завтра они будут у меня, ты получишь пятьдесят марок. И вообще все, что тебе удастся раскопать об этой семье, о всех, кто к ней принадлежит.

— Ну что ж, лишних денег, как известно, не бывает. Я позвоню тебе.

Я повесил трубку и, положив бумаги, лежавшие у меня на столе, в старые газеты, засунул все в один из ящиков, где оставалось еще немного свободного места. Задумавшись, я рисовал какие-то фигуры на промокательной бумаге, а потом взял со стола пресс-папье и повертел его на ладони. В этот момент раздался стук в дверь, и в комнату бочком протиснулась фрау Протце.

— Я подумала, может быть, вы хотите, чтобы я навела порядок в ваших бумагах?

Я показал ей на груды папок, сваленных в кучу на полу за моим столом.

— Вот это и есть мой порядок, моя классификация. Вы можете мне не верить, но все эти дела разложены по определенной системе.

Она улыбнулась, думая, что я шучу, и кивнула с таким видом, словно я говорил о вещах, способных конкретным образом изменить ее жизнь.

— А вы над всеми этими делами работаете?

Я засмеялся:

— Я же не адвокат. Что касается этих дел, то о многих я вообще не знаю, работаю я над ними или нет. Расследование иногда длится очень долго и безрезультатно. Детектив должен обладать терпением.

— Понимаю.

Тут она заметила фотографию на моем столе и повернула ее к себе, чтобы рассмотреть.

— Какая красивая женщина! Это ваша жена?

— Да, это моя жена. Она умерла в день, когда начался Капповский путч. — Эти слова я произносил, должно быть, уже сотню раз. Связывая эти два события, я надеялся смягчить боль утраты, по-прежнему не утихавшую, хотя со дня ее смерти прошло шестнадцать лет.

— Она умерла от испанки, — объяснил я. — Мы были вместе всего десять месяцев.

Фрау Протце сочувственно покачала головой. Какое-то время мы молчали. Потом я посмотрел на часы.

— Можете идти домой, если хотите.

Когда она ушла, я долго стоял у высокого окна и смотрел на мокрые улицы, сверкавшие, как лакированная кожа, в лучах солнца, уже клонившегося к закату. Дождь перестал, и я подумал, что вечер будет хорошим. Из «Беролин-Хаус», что напротив, вытекал ручей служащих и тут же исчезал в лабиринте подземных туннелей и переходов, которые вели к станции «Александрплац».