Мартин Лютер Кинг. Жизнь, страдания и величие - [6]

Однако даже Оберн ― островок негритянского благополучия ― не обладал иммунитетом против этой заразы. Первый урок «расовых взаимоотношений» Мартин получил в шестилетнем возрасте. Среди его приятелей, с которыми он подружился буквально с младенчества, были два белых мальчугана, сыновья бакалейщика, жившего неподалеку. Когда Мартин пошел в школу, их не оказалось среди его однокашников, так как они ходили в другую школу, только для белых. Мартин поначалу не обратил на это особого внимания. Однако всякий раз, когда он перебегал улицу, чтобы повидаться с приятелями, их мать под каким-либо предлогом отсылала его обратно. В конце концов она сказала Мартину напрямик то, что уже объяснила своим сыновьям: «Мы белые, а ты цветной, поэтому вам не надо больше играть вместе».

Сбитый с толку, оскорбленный в своих лучших чувствах, Мартин побежал домой к матери. Она постаралась, как могла, объяснить ему происходящее. Она рассказала мальчику, как похищали и превращали в рабов их предков, как много поколений тому назад их привезли в Америку и использовали здесь как рабочую скотину. С ними часто обращались по-зверски, но даже если хозяева оказывались добрыми, жизнь негров все равно целиком и полностью принадлежала белому человеку. Негры, безусловно, заслужили свободу. Считается, что они уже семьдесят лет как освободились. Но белые боятся их и потому разработали целую систему положений, законов и правил, чтобы удерживать чернокожий народ в подчинении.

Но сколь бы полными и исчерпывающими ни были ответы миссис Кинг, у ребенка возникали новые и новые вопросы; многие из них будут преследовать его всю жизнь. «Итак, я ― цветной, ― рассуждал мальчик. ― Но что это значит на самом деле? Отчего так устроена жизнь?» На такие вопросы мать уже не могла дать удовлетворительные ответы, и поэтому она вновь вернулась к словам жены бакалейщика.

— Не позволяй таким людям себя огорчать. Не верь, что ты хоть чем-то хуже белых. Ты точно такой же, как и все остальные, и никогда этого не забывай.

Два года спустя Мартин с отцом пошли в центр города, чтобы купить Мартину туфли. Они зашли в большой обувной магазин и сели у окна.

— Я буду счастлив обслужить вас, ― очень вежливо обратился к отцу приказчик, ― только будьте добры пересесть в глубину зала.

— Но нам и здесь удобно, ― с неудовольствием возразил священник.

— Простите, ― сказал продавец, и в его голосе появился металл, ― но вам следует пересесть туда.

Отец Мартина возмутился:

— Мы либо остаемся здесь и покупаем ботинки, либо вообще ничего не покупаем.

Служащий промолчал. Он глядел на собеседника слегка раздраженно, но в целом достаточно безучастно ― как человек, хорошо знающий свои права, а также законы и обычаи Джорджии. Рассерженный отец продолжал сидеть некоторое время, затем встал, взял за руку юного Мартина и, не говоря ни слова, с гордым видом вышел из магазина. Уже на тротуаре он сказал Мартину сквозь стиснутые зубы:

— Меня мало волнует, сколько времени еще продержится эта система, но я никогда ее не признаю. Я буду противостоять ей до конца моих дней!

Тем не менее они оба ― и отец, и сын ― были вынуждены принимать систему ценностей белого человека. Сколько бы они ею ни возмущались, они могли либо жить с ней и в ней, либо вообще не жить. Эта постоянная внутренняя неудовлетворенность, невозможность уцелеть, не приняв условий белого человека, заставляли черных мужчин остро чувствовать свою беспомощность. Сколь бы изящно и вежливо ни были сформулированы эти условия, они подрывали те основания, на которых покоятся самоуважение и чувство человеческого достоинства. Отец вспоминал своего отца, чей гнев рикошетом бил по его собственной семье. Самодельные цепи, состояние внутреннего рабства ― вот цена выживания. Многие, подобно Джеймсу Кингу, искали забвения в виски и роме. Но всех остальных такое положение ставило перед необходимостью выбора: либо ты смиренно принимаешь эти условия, либо пренебрегаешь ими, по мере сил стараясь их не исполнять, а то и вовсе восстаешь против них. Душа всякого черного мужчины или даже мальчишки была травмирована этой дилеммой. Юный Мартин знал, что такое боль, он страдал сам и переживал за отца.

Система доставала семейство Кингов самыми разными способами, и Мартин-старший старался, как мог, показывать пример сопротивления ей при любой возможности. Если полицейский обращался к нему с привычным «малый», он отвечал, показывая на сына:

— Малый ― это он, а я ― преподобный отец Кинг. Такие возражения могли быть опасными. Они могли оказаться даже самоубийственными для тех, кто не обладал таким общественным весом.

Дисциплина царит в любом пуританском доме ― как у белых, так и у черных. Семейство Кингов не было исключением. Плохое поведение наказывалось предписанными ударами ремнем или прутом по рукам или по ягодицам, причем отец мог заставить самих детей наказать провинившегося. Юный Мартин со стоическим терпением выносил свою порцию порки, но всегда уклонялся, когда его звали отшлепать А. Д., и ни разу не смог заставить себя ударить сестру. Однако к единоборствам при решении споров ― к борьбе, драке, поединкам «на траве» ― он отвращения не испытывал и, случалось, воевал с соседскими мальчишками, швыряя в них камни и ловко уворачиваясь от ответного града камней. Несмотря на невысокий рост, он превосходно играл в американский футбол, потому что мог свалить с ног любого противника, оказавшегося на его пути.