Марсианское путешествие - [23]

Видимо, так подумалось не только мне одному, ибо с этого дня все колонисты стали необычайно тихими, покорными и ко всему безразличными. Единственное, что хотя бы немного интересовало колонистов — это предстоящая посадка на Марсе. Порой мне думалось: если бы не было надежды на новую марсианскую жизнь, колонисты могли бы сойти с ума.

11

Белым песком заносятся улицы нашего города, того большого города, который мы построили на Марсе в долине Маринера — большого экваториального каньона…

После смерти Коренева все дальнейшее для меня было как в бесконечном сне. И посадка на Марс, и те высокие двадцатикилометровые горы с кратерами, над которыми мы время от времени пролетали на своих вертолетах, и чужие незнакомые созвездия над головами, которые зажигались каждый вечер, и небольшое прохладное Солнце, чуть-чуть согревающее нас, и даже первые строения, которые мы накрывали толстой прозрачной стеклопластиковой крышей, — все это было, как в тяжелом бесконечном сне…

Видимо, такое чувство владело не только мной.

Ибо и посадка на Марс, и новая марсианская жизнь — ничто не радовало людей. Хотя после показательной смерти Коренева колонисты не бунтовали, исправно выполняли приказы Большого Компьютера, вечерами и после работы, как и до сих пор, они смотрели развлекательные программы, слушали музыку, однако с каждой неделей колонисты все меньше и меньше разговаривали между собой, все реже на их лицах появлялась улыбка; что-то новое, деловитое и холодное, проявлялось в их поведении, в их словах. Чем-то колонисты все более и более напоминали роботов…

И, возможно, самое страшное было в том, что теперь наши колонисты ни о чем, кроме работы и отдыха, не задумывались: ни о своем будущем, ни о прошлом, чуть что непонятное появлялось в их жизни, они сразу же говорили: «А-а, не было заботы, пусть во всем разбирается Большой Компьютер, он все знает».

На второй год жизни марсианской колонии наши женщины перестали рожать детей. Физически они были здоровы, но детей не имели. Колонисты стали поговаривать, что в семьях исчезла любовь, поэтому нет и детей…

Что такое любовь?..

Раньше я особенно не задумывался над такими вопросами, однако здесь, на Марсе, когда ежедневно видел безразличные холодные лица колонистов, которых ничего не волновало, тех колонистов, которым было все равно, с кем и как жить, ибо они знали, что днем и ночью за них думает Большой Компьютер, поверьте, только сейчас я понял, какие же это загадки: любовь, человеческая жизнь…

У колонистов не было детей, а это значит — у нас не было будущего.

То же молодое поколение, которое воспитывалось в спецшколах кораблей и для которого Искусственный Разум был близким и родным, жило по своим непонятным для взрослых законам. Молодежь часто беспричинно собиралась огромными толпами и сразу же начинала драться; где угодно молодые люди могли раздеться донага, они могли целоваться на людях, а если слышали замечание или возмущение взрослых, говорили: «А какое ваше дело? Ваша земная мораль давно устарела. Мы живем по-новому. А если будете мешать, можем объявить вам войну».

О семье, о воспитании детей — об этом молодежь и думать не хотела.

Мы все явственнее катились к катастрофе. Это знали все, но никто ничего не делал для спасения.

На третий год марсианской жизни, когда в центре города мы построили дворец для Большого Компьютера, когда укрыли весь город легкой стеклопластиковой крышей, что-то новое стало проявляться в поведении колонистов.

Часто безо всякого приказа Искусственного Разума перед зданием Большого Компьютера собиралась толпа колонистов. Ничего плохого они не делали, даже ни о чем не говорили — часами смотрели на здание, в котором находился Искусственный Разум, будто старались вспомнить что-то страшно важное и не могли.

Что-то новое вызревало в душах колонистов, хотя что — никто толком не знал, этого нового не мог объяснить даже Искусственный Разум. Видимо, Миллер чувствовал, что надвигается какая-то беда, поэтому он часто появлялся в толпе сосредоточенных молчаливых колонистов, пытался шутить, рассказывать анекдоты, однако никто на него не обращал внимания…

Новая идея осенила Миллера: он решил проводить митинги, на которые созывал всех колонистов. На митингах Миллер говорил примерно так:

— Колонисты, братья мои… Давайте думать сообща, как улучшить наше состояние. Давайте возьмемся за руки и начнем радоваться, давайте запоем веселые песни, которые вы ежедневно слышите с видеоэкранов, ибо у нас есть все: и хлеб, и к хлебу… Предлагайте что-нибудь лучшее, пожалуйста, у нас полная свобода высказываться, и мы, посоветовавшись с Большим Компьютером, улучшим нашу совместную счастливую жизнь…

Однако теперь люди с безразличным видом слушали Миллера, никто ничего не предлагал, — холодным, безучастным взглядом смотрели они перед собой на трибуну, где возвышалась фигура Миллера, и было понятно: чем громче и отчаяннее говорил Миллер, тем большее отвращение вызывал он. Миллер чувствовал настроение колонистов, он замолкал, митинг сам по себе распадался. Люди снова молчаливо брели к дворцу Большого Компьютера, где простаивали часами.