Маршальский жезл - [4]

– Ну а девчонка? - спросил я.

Степан не ответил.

– Чего молчишь?

– Ты же видишь, какой я.

– Какой?

– Красавец! - иронически пояснил Степан.

– А что, парень как парень, не хуже других.

– Знаешь что, давай наперед договоримся: не врать друг другу. Все начистоту!

– Да не вру я, чудак!

– Если не врешь, то утешить хочешь, а на что мне твое утешение. Небось твоего знакомого утешать не надо. Как его?

– Соболевский.

– Он без утешений обходится. Девчонки за ним небось табунами ходили.

– Хватало.

– Ну вот. Ты не подумай, что я от зависти так говорю. Просто не нравится мне он. Отец мой, наверное, тоже красавчиком был, а на поверку - подлец оказался.

– Ну это ты напрасно. Вадька отличный парень.

– Ладно, поживем - увидим… Такая, брат, невеселая у меня жизнь получилась… Накопил я деньжонок. Поехал в Ленинград. Хотел могилу матери найти - куда там! Даже представить не могу, на какой станции мы с ней были. Помню ровные луга, лес вдали, а где это - на севере, на юге? Вот и остались у меня от родителей фамилия - Кузнецов да имя - Степан.

Наверное, не каждому и не часто рассказывал Степан свою историю. Мне вот рассказал. Читал я где-то: появляется иногда у людей взаимная тяга, влечение, какое-то предчувствие родства душ еще до того, как они словом обмолвятся. Теперь могу подтвердить - правильно это. Степан мне приглянулся с первого взгляда. Еще на призывном пункте, когда нас строили и распускали, много раз мы искали друг друга глазами и старались встать в строй рядом.

* * *

Мелькают за окном рощи и маленькие станции. Куда нас везут - не знаем. А очень хочется узнать военную тайну.

– Скажите, куда нас везут? - спросил я сержанта.

– Приедем - узнаете.

– А почему нельзя сейчас знать?

– Секреты хранить вы еще не научены.

– А если я отстану от поезда?

– Не советую…

– Ну а если…

– Номер нашего эшелона 33-42. В случае чего обратитесь к военному коменданту, он отправит по назначению.

Так я и не узнал военной тайны. Слухи ходили разные: одни говорили - едем на Дальний Восток, другие - на Кавказ, третьи - в Среднюю Азию.

Однако по мере продвижения эшелона военная тайна стала проясняться. Отвернула и ушла влево дорога на Новосибирск, а с ней отпала версия о Дальнем Востоке. Эшелон устремился на юг, в Среднюю Азию.

Через сутки поезд ворвался в лето. Узбекистан встретил солнцем, жарой и фруктами. На станциях черноглазые узбечки торговали дынями, арбузами, виноградом и еще какими-то невиданными плодами.

Мы с Кузнецовым принесли в вагон огромную дыню. Она похожа на голову крокодила: зеленая, продолговатая, покрыта сеткой серых квадратиков.

Соседи засмеялись:

– Ну и выбрали!

– Чем плоха?

– Желтую надо брать.

– Нам старый узбек посоветовал.

– Ему лишь бы продать.

– Надо верить людям.

– Верить - верь, а послушаешь - проверь!

– Да это вовсе и не дыня, ребята. Хотели, наверное, покрышку для автомобильного колеса вырастить.

– Сейчас увидим, - не сдавался Степан.

Дыня под ножом развалилась на два продолговатых корытца. Внутри открылось белое мясо в ладонь толщиной, вдоль корки его оттеняла светло-зеленая каемочка.

Степан нарезал длинные, как сабли, ломти. Все купе ело и крякало:

– Вот это да!

– Мед!

– Пальцы слипаются.

Съели одну половину, а уже дышать нечем. Сидим, блаженно улыбаемся. Мимо проходил сержант; я с ехидцей сказал, показывая на дыню:

– А военная тайна ничего - служить можно!

Сержант как-то загадочно улыбнулся и ушел.

«Важничает, - подумал я, - начальство из себя строит! Ему, видите ли, известно все. А нам ничего. Теперь и мы все знаем».

А поезд между тем все мчался и мчался на юг. Становилось еще жарче. Начали редеть сады. Появились песчаные пролысины. Потом деревья исчезли. Открылось морщинистое море песков.

Целые сутки мчимся по знойной пустыне. Шутники приуныли. В вагоне - как в парной. Сидим в одних трусах, не успеваем отирать пот.

С нетерпением ждем, когда кончатся барханы и вновь начнется зеленое царство садов и райских фруктов. Но песчаное море не кончалось. Где-то за этой бескрайней пустыней лежал Каспий.

– Вот пляж отгрохали! - вяло шутил Кузнецов.

На одной из станций, где за окном не было видно ни единого деревца и стояли похожие на туркменские могильники земляные домики с плоскими крышами, сержант весело сказал:

– Приехали!

«Разыгрывает», - подумал я.

Но сержант не разыгрывал.

– Собирайтесь, собирайтесь! - строго заторопил он нас.

– Шутите? - примирительно спросил я.

– Нам шутить не положено.

– Но здесь же Каракумы.

– Точно.

– Так в них невозможно жить.

– Очень даже возможно!

Выпрыгнули из вагонов. Огляделись. С трех сторон до горизонта - барханы, с четвертой, вдоль железной дороги, - горы.

Каракумы - значит Черные пески. Но они совсем не черные, обычный серо-желтый песок. Такой же, как на берегу речки или на проселочной дороге в России. Почему же пустыню назвали черной? Таится в этом названии что-то загадочное и жуткое.

В полку

Военная служба казалась страшноватой и трудной даже где-нибудь в Средней России. А что же будет здесь, в этих мертвых песках? Вот так попали! Я ничего не вижу и не ощущаю, кроме солнца. Солнечный огонь кажется разлитым по всему небу. Трудно дышать. Раскаленный воздух тугой, он наваливается упругой массой и давит. Пот струится по лицу и шее.