Маршальский жезл - [13]

Над украинцами подшучивают, будто они, придя в армию, сразу спрашивают: «Где здесь учебна команда?» Волынец окончил на «отлично» сержантскую школу и носит нашивки с таким достоинством, словно они приравнивают его по меньшей мере к полковнику.

Как и положено по уставу, Волынец побеседовал с новичками. На строевой и физической подготовках крутит нас больше, чем старослужащих. На других занятиях присматривается, проверяет исполнительность. Его любимая поговорка: «Делай, как я! Лучше можно, хуже нежелательно».

Вчера позвал меня:

– Пройдемте к моей кровати.

Подошли: его кровать ровная, как бильярдный стол, даже ворс на одеяле лежит в одну сторону.

– Теперь посмотрим вашу. Топографию можно изучать - бугры, седловины, впадины. Поправьте!

Только я поправил, а он опять:

– Пойдемте к оружию.

Подошли.

– Вот мой автомат. Вот ваш.

Оружие у него какое-то особенное, чистое, не сухое и не влажное - глянцевитое. А мое плачет - масло на нем не держится, стекает каплями. Пушинки-волоски, ниточки словно сговорились прилипать только к моему автомату.

Иногда Волынец подводит меня к зеркалу. Стоим рядом. Он аккуратный, затянутый, а я весь в складках, будто из вещмешка вынули.

– Вы же знаете, товарищ сержант, я каждый день утюжу обмундирование.

– И напрасно. Я глажу только по субботам. Все дело в заправке. Подтяните ремешок. Уберите живот. Одерните гимнастерочку. Расправьте грудь. Поднимите подбородочек.

Я выполняю. На минуту мое изображение в зеркале становится стройным. Но оказывается, я не дышу. А когда начинаю дышать, изображение опять мнется, грудь опадает.

– Ничего, выправка - дело наживное. Гимнастика, строевая, марш-бросочки поставят фигуру. Слышали, певцам голос ставят! Вот и вам фигуру поставим. Обрастете мышцами - невеста не узнает! Есть у вас невеста?

Почти то же сержант проделывает с Кузнецовым и Соболевским. Удивительно, как ему не надоедает!…

У Кузнецова получается лучше, чем у нас. Волынец начинает его даже похваливать.

Вадим Соболевский все делает равнодушно и молча. Сам он здесь, а мысли витают где-то далеко, живет как лунатик. У сержанта появляются бугорки на скулах и щурится правый глаз, когда он разговаривает с Вадимом. Опасный признак!

Мне всегда кажется, Вадим что-то недоговаривает, знает какую-то тайну, а выдавать не хочет - все равно, мол, не поймете. Ходит не торопясь. Движения экономны и пластичны. Мне нравится, как он закуривает. Достанет пачку, встряхнет ее слегка, и одна сигарета - просто удивительно, как это у него получается! - выскакивает ко рту. Он ее мягко берет в губы, а еще точнее: она сама ложится на нижнюю губу, верхняя чуть-чуть, едва-едва придерживает кончик сигареты. Курит он не спеша, без удовольствия, будто все приятное заключается лишь в самом закуривании. Говорит тоже не спеша. Шутливо, но веско.

Однажды в школе я слушал, как с ним вел серьезный разговор комсорг:

«Почему ты не вступаешь в комсомол?»

«Там будут критиковать за модные штаны».

«Ты умный парень, зачем напускаешь на себя этот скепсис?»

«А почему скепсис плох? Карл Маркс, между прочим, сказал: «Мой девиз - подвергать все сомнению».

«В жизни главное - уметь не только рассуждать, но и трудиться. Об этом тоже говорил Маркс».

«И все же Архимед сделал свое открытие в ванной, а не на производстве».

«Чего бы ты хотел от жизни?»

«О, я человек скромный, мне надо только одно: деньги, все остальное я устрою сам».

Может показаться, что Вадим циник. Но это лишь первое впечатление. По-моему, он рядится в тогу циника, чтобы произвести впечатление. Внутри он проще и глубже. В школе учился хорошо. Педагоги считали Вадима талантливым, хотя установить, в чем конкретно проявлялась его одаренность, никто не мог. А вот глядишь на него - видного, красивого, выделяющегося из всех, - и невольно думаешь: умен, талантлив!

Военная служба для Вадима - мука. В нем слишком много углов, постоянно ушибается сам и мешает окружающим.

Однако с Вадимом, как говорится, еще куда ни шло. Самое любопытное начинается, когда сержант Волынец сходится с Дыхнилкиным. Семен дурачится, выпячивает карикатурно грудь, закидывает назад голову, строит уморительную гримасу на лице. У сержанта белеют ноздри, голубые глаза превращаются в льдинки. Но тормоза Волынца действуют надежно: он будто не замечает издевки Дыхнилкина. Потом долго прогуливается по городку и курит, курит…

Ох, когда-нибудь схлестнутся эти двое!

Сенька Дыхнилкин даже в военной одежде не утратил облика хулигана: вздернутые плечи, руки в карманах, глаза зеленые, с крупными черными зрачками, губы тонкие, с ехидной улыбочкой, - я его просто видеть не могу. Существо отвратительное! Его мысли направлены на самое низменное и подлое. В нашем городе он ходил с шайкой таких же, как сам, подонков, отбирал у ребят, идущих в школу, бутерброды, перочинные ножички, деньги. Его боялись и ненавидели. Он не просто хулиган с приобретенными пороками, а по-моему, родился уголовником. Наверное, как только встал из пеленок, сразу закурил, а как только отняли от груди, он тут же обругал мать грязным словом. Я уверен, с Дыхнилкиным ничего не сделают ни в армии, ни даже в тюрьме.