Маршал Жуков — мой отец - [2]
Теперь мне иногда кажется, что если бы знать заранее, что человека скоро не станет, то можно было бы больше поговорить с ним, больше оказать ему внимания, о большем расспросить. Но нет, так не бывает. Так уж мы устроены: только потеряв родного человека, понимаем, кем он был для нас.
Если бы я знала, что вижу его в последний раз! Тогда, 24 мая 1974 года, в день последнего звонка в школе, я не представляла себе, что отец может скоро умереть. Если бы я только знала, я бы не ушла так быстро. Тогда по какой-то детской наивности и беззаботности (мама называла это «жизнью в розовом цвете») я думала, что окончание учебы в школе, экзамены и подготовка к выпускному балу могут быть важнее, чем последний разговор с отцом. Как мне вернуть те минуты и остановиться, не уходить! Вспоминаю слова бабушки: «Папа с такой тоской смотрел на тебя».
Потом наступили долгие дни неизвестности — отец был уже без сознания. Могучий организм боролся со смертью. Один раз меня пустили в его палату, и мне стало страшно. Только бегущая световая точка на экране показывала, что он еще жив… Через некоторое время я вышла в темный коридор, сняла белый халат. Ничего не видя вокруг, спустилась на лифте и вышла на улицу Грановского. Тогда я еще не представляла, что всего несколько часов отделяют меня от звонка медсестры по телефону: «Георгий Константинович умер». 18 июня 1974 года, в 14 часов 35 минут остановилось его сердце. В свидетельстве о смерти написали вместо «сердечная недостаточность» «недостаточность сердца». Ну уж нет! Сердца у него было достаточно!
>Он был для меня просто отцом. 1962 г.
К нам на дачу в Сосновку приезжают какие-то люди и что-то советуют. Маршал Москаленко в подчеркнуто пренебрежительном тоне говорит о том, что «наверху» решили похоронить Жукова на Новодевичьем кладбище. Но позже изменили это решение и постановили похоронить «по рангу» — в Кремлевской стене, с кремацией.
— Как же так, ведь папа хотел быть похороненным в земле!
— А где бумага, он оставил письменное завещание?
— Нет, но он смотрел по телевидению похороны маршала Буденного и сказал, чтобы его так же похоронили… (маршала Ворошилова тоже похоронили, не сжигая. — М. Ж.).
— Звони Гречко, — советует мне бабушка, — ты наследница, тебя послушают.
Набираю номер телефона министра обороны. На мою просьбу Андрей Антонович что-то мямлит.
— Звони Брежневу!
У меня руки холодеют от страха. По «вертушке» дозвониться просто, слышу знакомый голос в трубке. На мою просьбу не сжигать отца, а похоронить в земле, по русскому обычаю, как хотел отец, Брежнев сухо отвечает: «Я посоветуюсь с товарищами…» Эту фразу от Брежнева слышали часто. «Посоветовались» и сделали по-своему[1].
Иногда задумываюсь над тем, что за необходимость была сжигать отца вопреки его воле. Кажется, что он и мертвый мешал своим недоброжелателям, которые хотели досадить ему и отправить в некое подобие «геенны огненной», хотели, чтобы от него ничего не осталось. Однако они ошиблись, потому что невозможно уничтожить бессмертную душу.
Даже сообщение о кончине отца было передано не сразу, а сухой официальный некролог появился лишь 20 июня. Власти боялись большого скопления людей у Дома Советской Армии, где должно было проходить прощание.
Вот и письмо-соболезнование, датированное 20 июня 1974 года от ветерана войны, гвардии майора В. В. Васильева из Краснодара, говорит об этом:
«Убежден, что его оплакивают миллионы ветеранов Великой Отечественной, победившие гитлеризм и прошедшие тернистый путь под командованием Георгия-победоносца до Берлина и Эльбы. Его имя и дела бессмертны в сердцах русского народа… Выше его по полководческому искусству никого не было и нет. Там, где появлялся он, мы побеждали. Если бы мы своевременно узнали о его смерти (умер 18-го, а сообщили только 20 июня), мы бы полетели в Москву, чтобы отдать свой последний долг и постоять под командой „смирно“ перед его гробом и могилой».
В газете «Правда» от 20 июня сообщалось, что Жуков будет похоронен «на Красной площади, у Кремлевской стены». Это «у» позволило всем надеяться до последней минуты, что кремации не будет. 21 июня в «Правде» было опубликовано сообщение правительственной комиссии о похоронах отца: «В ночь с 20 на 21 июня состоялась кремация тела Маршала Советского Союза Г. К. Жукова». Почему, интересно, ночью?
Прощание с отцом было очень тяжелым. И не только для меня и всех родных. Я видела неподдельные слезы людей, некоторые опускались у гроба на колени. Пожилые ветераны приводили внуков, чтобы они запомнили этот день. В крематорий меня не пустила бабушка, думала, что это может быть слишком для 17-летней девочки (ведь только недавно похоронили маму). Те, кто там когда-нибудь бывал, говорят, что это действительно страшно.
>Последнее фото с отцом. 1973 г.
В день похорон, в те долгие минуты, когда мы ехали в автобусе из ЦДСА на Красную площадь, когда на улицах Москвы я видела много людей, их слезы, я, цепенея от ужаса, сидела рядом с черной мраморной урной, внутри которой — лишь горстка праха, тогда вдруг смутно начала осознавать, какого человека не стало.
Сами похороны, проходившие по протоколу, официальные речи на Красной площади, даже слезы в глазах Брежнева, пожимавшего мне руку со словами соболезнования, не оставили в моей еще совсем детской и чуткой ко всякой фальши душе никакого следа. Осталась боль потери и увиденные мною в тот день неподдельная любовь и скорбь людей. И все же меня не покидало чувство, что отец не может уйти совсем, что он когда-нибудь вернется.
