Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев - [58]

Не прошло и получаса, как завыли сирены – воздушная тревога, все начали бежать. А мы слышим, что стучат колеса поезда, он подходит, а бомбы падают. Поезд не остановился под бомбежкой и пошел дальше. Помню, что как только началась бомбежка, мы все обнялись и начали молиться. Вслух произносили молитву “Шма, Исраэль”.

Когда бомбежка закончилась и мы вышли на улицу, то узнали, что Киселева арестовали русские. Они посчитали его за дезертира, который прятался среди нас от фронта. Спросили: “Что вы делаете между этими беженцами-евреями?”

Помню, что отец и Дименштейн пошли и стали объяснять, что он и другие партизаны не дезертиры, а нас выводили через фронт. Их отпустили.

Киселев собрал всех нас и сказал: “Мы выполнили нашу работу и пойдем назад к нашему партизанскому отряду. А вы пройдите быстро километров 30–40 по этой железной дороге до ближайшей станции. Там вас повезут дальше в тыл”.

Я хорошо помню, как мы все стали прощаться с ним, плакали, целовали его и других партизан. Скоро мы распрощались с ним, тогда в последний раз я его видел. А мы пошли по разбитой железной дороге вперед.

Наша семья потеряла моего старшего брата Нахмана.

Когда нас бомбили еще в лесу, некоторые бежали в другие стороны и потом собирались в других местах. Мой брат остался с одной из таких групп, а позже – через месяц – он перешел фронт с другой группой партизан. Но когда он пришел в Торопец и начал расспрашивать о нас, то ему кто-то сказал, что вся наша семья погибла под бомбежками. Вначале он хотел, как все евреи, ехать дальше в Узбекистан, но когда узнал, что все его родные погибли, то сказал: “Если убили мою семью, то мне надо идти воевать и отомстить за них”.

Он пошел в Красную армию. Уже была зима, и брат вместе с одним парнем из Долгинова попали в солдаты, в лыжный батальон, который готовили для наступления. Их обоих сразу одели в белые халаты, дали винтовки и лыжи. Назавтра надо было идти в наступление. Брат умел бегать на лыжах, а его товарищ из Долгинова – нет. Поэтому он оставался, а Нахман уходил в наступление. Он попрощался с долгиновцем (тот нам все это потом после войны рассказал) и сказал: “Если найдется моя семья, не рассказывай ничего”. Он не вернулся больше.

После войны я его искал через разные организации, но его имени нигде не было. Так мы больше о нем ничего не узнали[173].

Из воспоминаний Виктора Дименштейна

Когда мы вошли в д. Пудоть, там уже нас встретили люди из НКВД и не пропустили, а решили назавтра допросить. В этой деревне были река и мост, с одной стороны моста была партизанская зона, а с другой – Красная армия. Разделили нас на три группы и расселили в три деревни. Мы с мамой попали в партизанскую зону.

Вдруг рано утром в деревню ворвались немцы и полицаи. Поднялась страшная стрельба, людей убивали. Я побежал к реке и бросился в воду, чтобы перебраться на другой берег, хотя я плавать совсем не умел. Но об этом в тот момент я не думал и вместе с одним парнем стали перебираться через реку. Кругом стрельба, по реке стреляют.

Я не знаю, как нам удалось перебраться на другой берег. Мы попали к солдатам, и нас привели в штаб. Там был майор – еврей, мы ему все рассказали, и он нас отправил в Торопец, где я встретился с мамой, которая уже думала, что я погиб. Сестра в этой суматохе потерялась с мамой и осталась в партизанском отряде. Потом нас перевели в д. Медведево, где нас посадили в теплушку и повезли в тыл[174].

Из воспоминаний Ильи Родошковича

Когда мы пришли в д. Пудоть Смоленской области, на нас напали немцы. До этого Киселев приказал всем нам разбиться на три группы, чтобы разместить на отдых в разные деревни. В первую, близкую, разместил молодежь, во вторую, подальше – людей постарше, а в далекую – с детьми. Мы злились, что так далеко он нас поместил. А потом, когда напали немцы, люди с детьми в дальней деревне совсем не пострадали, а в первой даже были убитые. Он понимал все и старался сберечь детей. Мы это поняли потом. Киселев постоянно рисковал жизнью из-за нас и помогал нам.

В конце ноября вышли около Пудоти, затем перешли в Осташков Калининской области и оттуда поехали в эвакуацию в Среднюю Азию. Были голые, разутые, больные, но все же живые[175].

Из воспоминаний Шмуэля Альперовича

В этих местах власть была у партизан, и их было много. Здесь крестьяне нас принимали приветливо. После многих недель дороги мы подошли к линии фронта. Запланированная точка перехода была возле города Великие Луки. Здесь было слабое место у немцев и находились ворота, район д. Пудоть.

Следующий день был весь отдан отдыху. Утром второго дня после нашего прибытия на территорию Советского Союза, именно когда мой друг Леви Ицхак Шрайбер заменил меня на охране деревни, вдруг со всех сторон начали стрелять. Наш командир Киселев выскочил наружу и приказал немедленно всем пересечь ручей, протекавший по деревне, и скрыться в чаще ближайшего леса, где находились главные силы русских.

Началось общее бегство, и к нашему потрясению мы узнали, что немцы прорвали русские линии, сожгли мост через ручей и взяли в плен всех, кто находился в Пудоти. И вдобавок к этому Красная армия открыла огонь из леса в нашу сторону. Так что была большая неразбериха, и русские совершенно не поняли, что случилось.