Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев - [54]

Партизаны во главе с Киселевым должны были обеспечить всех продуктами, которые доставали разными способами в деревнях. Бывало, брали продукты у крестьян, пригрозив оружием. Когда местные жители узнавали, что продукты нужны для евреев, говорили Киселеву: “Для партизан – дадим, но не для жидов”.

Невозможно описать все тяготы и ужасы, которые пришлось пережить в пути. Люди заболевали, а отряд должен был, не останавливаясь, продолжать путь. И шли больными, голодными, часто уже без сил, но шли, шли и шли…

Случались и более драматические ситуации.

Было немало ситуаций, когда Киселев лично помогал людям. Но об этом мы узнаем от самих людей. Киселев же и Рогов в отчетах очень скупо рассказывали о том, как проходил поход по оккупированной территории.

Из отчета Николая Киселева от 25 декабря 1942 года:

Движение мое по тылу было медленным, так как шли старики, детей родители несли в мешках и двигались только ночью до двух часов утра, с двух до рассвета нужно было заготовить продукты для питания[163].

Из рапорта Николая Киселева секретарю ЦК КП(б) Белоруссии Пантелеймону Пономаренко от 19 января 1943 года:

Путь был труден и опасен. Несколько раз мы подвергались опасности, но сумели всегда выходить невредимыми[164].

Из письма Николая Киселева секретарю ЦК КП(б) Белоруссии Пантелеймону Пономаренко от 27 декабря 1944 года:

Людей, порученных мне для вывода из глубокого тыла врага на Большую землю в количестве 200 с лишним семей и одиночек, я вывел чудом из окружения и провел через линию фронта[165].

Из письма Николая Рогова в Президиум Верховного Совета СССР от 14 декабря 1942 года:

Шли все большую часть пути ночами лесами и болотами, но, несмотря на все трудности, людей провели. Несмотря на то что были дети, старики, инвалиды, люди, испытывающие гитлеровскую кабалу, дошли без потерь.[166]

Из воспоминаний Шимона Хевлина

Итак, мы пошли. Помню, что особенно плохо было с обувью. У кого хотя бы была одна туфля или ботинок, то меняли с одной ноги на другую. Оборачивали ноги тряпками, приспосабливали кору с деревьев на ноги.

Эти ребята-партизаны знали, наверное, дорогу, потому что вели нас по тропам в лесу. Мы ведь шли не по трассам, а по лесам. Вроде одно дерево похоже на другое, но мы идем за ними. Они находили нам еду в деревнях. Иногда ели раз в два-три дня, но все же ели. Нам партизаны запрещали ходить и самим искать пищу, да мы и не знали тех мест, которые проходили.

Иногда, когда светло становилось, нам надо было лежать день или два и не двигаться, и не разговаривать. Тебе надо в туалет, ты все делаешь под себя. Было часто, что партизаны уходили вперед сами, без нас, потом приходили и вели нас кружными путями, потому что мы шли только там, где немцев не было. Иногда проходили места, где находились партизанские районы. Там, конечно, было легче идти и проще находить еду для нас.

Расскажу, какой человек этот Киселев был. Для нас он стал самым близким и дорогим. Навсегда запомнил такой случай. Среди нас была семья Кремер – муж с женой и маленькой дочкой. Они потеряли всех родных в гетто Долгинова. Девочка эта, ей было 2–3,5 года, и она создавала нам постоянно большие проблемы, так как была голодная и все время плакала. Когда это вечером или ночью во время похода, это не так чувствуешь, но днем, когда все лежим и боимся шевельнуться, чтобы немцы, полицаи или крестьяне не увидели нас, а ребенок плачет, то это как целый оркестр в лесу. А люди не хотели погибать из-за нее и поэтому пришли к родителям и сказали, чтобы они сами решили, что с ней делать. А делать можно было только одно – убить ее.

Родители плакали, но решили, что нужно ее утопить в речке, которая недалеко была. Как только мама взяла ее, чтобы бросить в воду, она так посмотрела на нее, заплакала и говорит: “Мамочка, я хочу жить, я больше не буду плакать”. Все вокруг люди стоят и плачут, мать не может ничего сделать.

И в это время Киселев подошел и спросил: “В чем дело?” Все молчали, но он сам все понял и сказал: “Дайте мне ее”.

Я помню, как сегодня, как он ее носил на руках. Она ни одного слова не говорила и не плакала. Такой маленький ребенок, но все понимал. Киселев постоянно держал в кармане кусок хлеба для этой девочки, носил ее и кормил. Он забрал ее от родителей и с ней шел, потому что боялся, что кто-нибудь ее убьет. Конечно, мы были уже как звери – не люди. Нужно представить, сколько мы все пережили, только появилась надежда на спасение, а из-за ребенка все могли погибнуть.

Со мной тоже была история. Я заболел желудком, и у меня был сильный понос, до крови, и не было сил даже идти. Я помню, что моя сестра, мой отец и другие родственники меня буквально несли на руках, тянули и, конечно, тоже задерживали отряд, всю нашу группу. Я уже был как неживой, но все слышал, как все сидят и решают, кто меня застрелит.

Мама подошла и говорит: “Я это все понимаю, я не обижаюсь на вас, и я не хочу, чтобы он задержал отряд”. Я лежал на земле, и она так бросилась на меня и кричит: “Убивайте меня вместе с ним!” И конечно, никто не мог стрелять и в маму, и в меня.

Постепенно я выздоровел. Невозможно рассказать, как мы ходили и что происходило за эти три месяца.