Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев - [35]

Из воспоминаний Шимона Хевлина

Мы часто меняли место, потому что находились предатели из крестьян, которые подсказывали немцам или полицейским, где находятся и прячутся евреи. Не только наша семья так в лесах и по деревням ходила. Евреи из других мест, которым удалось спастись от уничтожения, также прятались по лесам и постоянно боялись, что местные крестьяне их выдадут.

У евреев не было оружия, и тогда придумали вырезать муляжи из дерева в виде ружья, чтобы крестьяне думали, что это оружие. У одного мужчины я видел пистолет из жести – кусок дерева, обложенный жестью.

Мы встретили в лесу евреев из Плещениц, Логойска, Кривичей и других местечек. Стали вместе группами по 150–200 человек объединяться, а прятаться приходилось в глухих местах[91].

Несмотря на страх быть обнаруженными полицаями, немцами или крестьянами, беженцы из гетто вынуждены были пробираться в деревни и обращаться к крестьянам за помощью с пропитанием. Как правило, крестьяне относились к еврейским семейным группам и лагерям враждебно – прежде всего из-за укоренившегося антисемитизма, усиленного нацистской пропагандой, и из-за того, что “лесные евреи” нередко забирали у селян продукты силой. Крестьяне, которым под угрозой расстрелов приходилось снабжать продуктами и партизан, и оккупантов, нередко сами выслеживали лагеря евреев и приводили туда полицию.

Залман Гуревич, член еврейской подпольной молодежной группы (ушел в партизаны из гетто Куренца в сентябре 1942-го), вспоминал:

Положение евреев в пуще было плохим, очень плохим. Около 300 евреев – стариков, женщин, детей из Куренца – бежали от ликвидации и все собрались в пуще. Мужчины и женщины ходили по соседним деревням и просили хлеба, картошку, муку, суп. Некоторые мужчины получили продукты после того, как пригрозили сжечь крестьянский дом, если ничего не получат, другие воровали картофель и капусту с полей, вещи, развешенные для сушки во дворах.

Что им оставалось делать? Они должны были выжить.

Как бы ни была тяжела эта ситуация, я был рад, что люди жили и хотели дальше бороться за свою жизнь. Я был горд, потому что этот дух борьбы, стремление бороться существовал среди евреев Куренца благодаря нашей молодежной группе, которая дала всем остальным пример и надежду на спасение.

Вдвойне тяжелым было положение женщин без мужчин. Их страдание неописуемо. Еще не нашелся писатель, который бы описал их положение в соответствии с действительностью. Оборванные, изголодавшиеся, без малейшей надежды, жертвы каждого нападающего, каждого мужчины. Это была борьба за существование, не знающая милосердия. Борьба, которую им преподнесла судьба, “счастливчикам”, спасшимся от ликвидации в Куренце, Невках, Кривичах, Мяделе. И самая мрачная фантазия не могла бы выдумать такую ситуацию[92].

Свидетельство Ривки Додик-Гвинт, бежавшей с родителями в лес из этого же гетто, дополняет картину существования людей в семейном лагере:

Добравшись до леса, мы встретили группу евреев, голодных и грязных от дыма горящих по ночам костров.

Мир, в который мы попали, был очень жестоким. Мы под покровом ночи вынуждены были ходить к крестьянам и просить корочку хлеба или несколько картошек… Страх перед приближающейся зимой был велик… Что мы будем делать, когда выпадет первый снег и следы выдадут нас местным крестьянам, приходящим рубить дрова? Откуда мы возьмем еду на зиму?.. Голод сводил нас с ума.

В течение зимы подверглись нападению и были убиты евреи из Куренца и окрестностей, находившиеся в нескольких километрах от нас[93].

Жаловались крестьяне на евреев и партизанам, которые также старались избавиться от большого скопления евреев (в основном женщин, стариков и детей) в зоне действия их отрядов и мешавших им.

К счастью, были местные жители и партизаны, старавшиеся помочь беглецам. Но это скорее исключение, чем правило.

И все же в отряде “Мститель”, а позднее в бригаде “Народные мстители”, евреи-партизаны чувствовали себя спокойнее, чем в других отрядах. Отношение к ним и их соплеменникам, ютившимся в окрестных лесах, отличалось сочувствием. В написанной позже истории бригады отмечалось уничтожение фашистами евреев окружающих районов, и это также подтверждало внимание партизан к ситуации с евреями – не часто в партизанских документах отдельной бригады встречаются материалы о тяжелом положении евреев в годы оккупации.

В этом документе, например, подчеркнуто:

Мрачную жизнь пережили жители Бегомельского и Плещеницкого районов с момента оккупации немецкими захватчиками. Свой приход они обвестили поголовным уничтожением еврейского населения[94].

Во многом отношение к евреям в отряде зависело и от личного отношения к ним руководящего состава отряда.

Вот как характеризует некоторых командиров Файвл Соломянский в своих воспоминаниях:

Будет несправедливо, если я не упомяну о людях, которые любят, уважают евреев. Здесь к месту вспомнить лейтенанта Сафонова – квартирмейстера бригады, помогавшего евреям семейного отряда едой и прочим и не раз спасавшего их от смерти. Вспомнить Василия[95] – политрука нашего батальона, ставшего комиссаром бригады. Он много помогал партизанам, никогда не делал различий между евреем и неевреем.