Марш Кригсмарине - [28]

Первый снаряд, обезглавивший младшего, прошёл над лодкой с перелётом. Второй, ударившись о воду, в полу-кабельтове от нашего борта взорвался, окатив водой всех находящихся на палубе, да и мне на моей верхотуре изрядно досталось солёной водицы.

Ещё хорошо, что болванка была не осколочной, а бронебойной.

В этот момент из растопыренной дырки бронзовой говорилки раздался трубный глас Шульца:

- Носовой торпедный к пуску готов!

Как же хорошо иметь расторопного и инициативного старпома!

- Пуск! - почти сорвавшись на истеричный фальцет, проорал я.

Из носового, подскочив в воздухе тёмно-синим дельфином, выскочило длинное тело торпеды, и вновь погрузившись в воду, устремилось к англичанину, оставляя за собой заметный бурун.

Тот лежал в дрейфе, чтобы дать возможность своим артиллеристам вести прицельный обстрел нашей подлодки. Впрочем, машину он предусмотрительно не стопорил. Однако и его подвела самоуверенность. Он не рассчитывал, что на борту обманутой им германской субмарины обретается такой бывалый и хитрый рыжий немецкий лис, как мой старший помощник Шульц. На мостике британца увидели пуск торпеды и судорожно попытались сманеврировать, дав ход вперёд. В результате третий выстрел, пристрелявшегося было по нам, их орудийного расчёта благополучно ушёл в молоко. Наша же семиметровая электрическая крошка на скорости 25 узлов вписалась в борт парусника, как раз в районе чадящей короткой трубы. Не иначе зашла в гости прямо к паровой машине.

Зрелище было адское. Чудовищной силы сдвоенный взрыв 280-ти килограмм тротила и английских паровых котлов на расстоянии в нескольких кабельтов почти контузил меня и находившихся на палубе моряков. Перед нами бушевал огонь, смешанный с дымом и белесыми клубами пара. Когда ветер слегка прояснил горизонт, парусника мы больше не наблюдали. Море было усеяно горящими и дымящимися обломками. Всё, что осталось от незадачливого охотника за У-ботами.

Я очень уважал старика Тима Шульца, своего сорокалетнего рыжего, хотя уже с серебристыми проблесками седины старшего помощника. Шульц был нормальный мужик и бывалый вояка. Его пару раз прочили на командирскую должность, но он всякий раз отказывался. Мотивировал он свой отказ от командирства своеобразно. Мол, не чувствует в себе капитана.

Мне же под большим секретом в клубе подводников за очередной бутылкой мадеры он как-то поведал свою странную историю. Какая-то старуха цыганка из странствующего цирка в юности гадала ему по руке и нагадала, что будет он моряком и дослужится до капитана корабля, но его первый капитанский рейс будет для него и команды роковым.

На деревенского парня это гадание произвело сильное впечатление. Он ещё и моря то не видел, но был уже суеверен, как бывалый корсар. Я тогда улыбнулся про себя и счёл эту байку безвредной причудой старого моряка. Почему старого? Да просто Шульц в шестнадцать лет в одних длинных кожаных шортах с широкими подтяжками сбежал из своей тирольской деревни, бросив на братьев и родителей стадо дойных баварских коров в тридцать голов и дедовскую сыроварню в придачу. Выбрал он для побега вечер праздника Октоберфест, когда и гости и хозяева, уговорив не одну бочку крепкого деревенского пива, заснули богатырским сном. Женщины разошлись по домам, как и большинство мужчин, в основном пожилых. На дворе стояла осень шестнадцатого года. Молодые и здоровые баварские мужики кто воевал, а кто уже успел сложить голову на восточном, западном ещё бог весть каком фронте. Несколько, вернувшихся с войны инвалидов по слабости здоровья быстро напились допьяна и были уведены, а кто и унесён своими крепкими деревенскими жёнами по родным дворам.

Лишь с десяток юнцов, товарищей Тима почили за длинным столом, разместив рыжие и белобрысые головы между тарелок с жареными сардельками, свиными ножками, тушёной капустой и огромных кружек с недопитым баварским.

Мальчишкам исполнилось по шестнадцать лет, и они впервые приняли участие в празднике. Кое-кто удобно устроился у ног своих товарищей, благо длинная скатерть, до земли свисающая со стола, создавала приятную иллюзию полотняного алькова. Холода ещё не настали, и серьёзной простуды можно было не опасаться. Шульца пиво не интересовало. Он бредил морем, а точнее безбрежным и бездонным, как небо океаном. В десять лет он прочёл привезённые дядей с ярмарки “Остров сокровищ” и “Робинзона Круза”. В одиннадцать он договорился со стариком учителем, у которого была неплохая домашняя библиотека, и помогал ему по хозяйству, работая в доме и огороде. За это он получил доступ к книгам учителя и пропадал у него вечерами напролёт, читая, как говориться, запоем. “Двадцать тысяч лье под морями “ бородатого француза Жюль Верна совершенно пленили юного Тима. Он с жаром пересказал книгу друзьям. Те выслушали его с интересом и, наверное, в благодарность дали своему приятелю прозвище Наутилус. Тим не обиделся и даже со временем привык гордиться своим вторым именем.

У Наутилуса давно созрел план побега. Он выменял у друзей за дедовский охотничий нож три старинных серебряных талера 1802-года с полустёртым чеканным профилем короля Саксонии Фридриха Августа. У короля была массивная челюсть и легкомысленная девчоночья косичка, однако приятная тяжесть серебра внушала уважение. Времена стояли голодные и прихваченные с собой смышлёным деревенским парнем пяток больших кусков солёного шпика и пара кругов домашнего сыра были ценнее денег. Так он довольно быстро по железной дороге добрался до Гамбурга, расплачиваясь с машинистами паровозов деревенскими харчами.