Марсельцы - [40]

— Якобинский клуб заказал мне еще семь штук! Итого четырнадцать! Я думаю, Воклер, ты не откажешься приложить к этому делу руки? Четырнадцать гильотин за две недели — это нешуточный заказ! Без помощника мне ни за что не справиться с ним… А гильотины нужны революции!

— Ну, разумеется, компаньон Планшо: и руки приложим и плечом подтолкнем, если это нужно революции. Дай мне только с женой поздороваться, а там я надену передник и посмотрю, не забыл ли я, как надо работать рубанком!

Лазули, услышав голос мужа, уже бегом спускалась по лестнице, перескакивая сразу через четыре ступеньки. Аделина и Кларе следовали за ней.

Бросившись на шею Воклеру, Лазули засыпала его вопросами:

— Взяли ли вы уже королевский дворец? Все ли благополучно в батальоне?.. Нет ли убитых или раненых?..

Воклер никак не мог втолковать ей, что ничего не произошло; Лазули не слушала возражений и тараторила без умолку. Старик Планшо, глядя на эту сцену, только ухмылялся, заложив руки в карманы рабочего передника.

Наконец, Воклеру удалось вставить слово.

— Напрасно вы волновались тут, Лазули, — сказал он. — Батальон только через два дня выступит на штурм дворца! Пока что мы и в глаза не видели тирана… Ну, Паскале, за работу!

Я сиял мундир, положил на стол пистолеты и саблю и засучил рукава до локтей. Покончив со всеми этими приготовлениями, я сказал Планшо:

— Что мне делать? Я готов.

— Вот отлично, мой мальчик! Стань-ка к этому верстаку, возьми рубанок и угольник и обстругай мне эти двенадцать досок для гильотин. Вот до этого места, где черная линия. Работы тебе хватит на несколько дней.

Воклер, в свою очередь, стал к другому верстаку.

— Вот это дело, компаньон Воклер, — сказал Планшо. — Ты — искусный столяр, тебе можно поручить более тонкую работу. Я займусь механизмами, а ты приготовь плахи и вырежь в досках желобки, да смотри поаккуратней, чтобы были ровные, как нотные линейки!

— А мы? — в один голос воскликнули Лазули, Аделина и Кларе. — А нам что делать? Неужели мы ни на что негодны?

— Как же, как же, работы хватит на всех! Вы будете варить клей, чтобы склеить все части гильотины.

Я принялся за работу. Стружки так и полетели во все стороны — то длинные, то короткие, тонкие и вьющиеся колечками, как шелковистые волосы Аделины. Скоро весь пол вокруг меня был усеян ими и в мастерской так сильно запахло смолой, что на секунду мне почудилось, будто я снова нахожусь в лесах на склонах родных гор…

Кларе уселся на полу возле моего верстака и стал играть со стружками. Аделина следила за тем, как я работаю, и если мне нужно было подать какой-нибудь инструмент — молоток или угольник, — она стремглав бросалась за ним.

— Скажите, дядюшка Планшо, — обратилась она к старому столяру, — где будет происходить праздник гильотин? Вы поведете нас на него?

Планшо недоуменно посмотрел на нее, потом так расхохотался, что у него слезы на глазах выступили.

— Да, да, разумеется, — ответил он, продолжая смеяться, — я сведу вас посмотреть, как будут работать голубушки! Это точно будет народный праздник, такой праздник, какого вы в жизни своей не видали!

Мы не стали расспрашивать Планшо, почему его так насмешил вопрос Аделины, — ни Воклеру, ни мне не хотелось признаться, что мы не знаем, для чего служат гильотины. Но Аделина не унималась.

— А будут ли танцевать на празднике гильотин? — продолжала она свой допрос.

— Как же, как же, — отвечал старик, подмигивая нам глазом, — такие хороводы будут, каких вы еще не видали! Что за праздник без плясок?

— И гильотины будут убраны зеленью и цветами? Правда?

— Насчет зелени — не знаю. Но красного там будет достаточно…

— Дядюшка Планшо, — воскликнула Аделина, — дайте мне кисточку и краску: я напишу свое имя на гильотине, на которой сейчас сплю, — таким образом я отличу ее среди других в день праздника!

Аделина была единственной грамотной в доме. Мы с интересом следили за тем, как она, буква за буквой, выводила на перекладине гильотины свое имя:

«АДЕЛИНА»

До сих пор я отчетливо вижу эти большие черные буквы на свежеобструганном дереве…

Следующие восемь дней прошли в напряженной работе — кто стругал, кто пилил, кто клеил.

Поздно вечером мы уходили из мастерской Планшо в казарму, проводили там ночь, а утром возвращались обратно.

И всякий раз, не успевали мы переступить порог дома Планшо, нас засыпали одними и теми же вопросами.

— Взяли вы дворец? Сколько убитых?

— Нет, черт возьми, не взяли и не пытались брать! Вчера нам помешал Сантерр, объявивший себя больным. Позавчера — Петион, мэр Парижа, который заявил: «Сейчас не время выступать. Притаитесь, не трогайтесь с места, иначе все погибнет. Ждите, не то будет плохо!»

«Ждите, не то будет плохо!» Сколько раз уже мы слышали эту фразу от мэра, от депутатов, от всяких других парижских болтунов!.. Мы устали уже от ожидания, а они все твердили свое: «Не то будет плохо!»

В один прекрасный день рябой Марган, у которого лопнуло терпение, силой прорвался на трибуну Законодательного собрания.

Показав свой огромный волосатый кулак депутатам, он закричал:

— Вам всюду мерещатся всякие страхи. Вы всего на свете боитесь! Слушайте же наше слово, слово марсельских патриотов! Красные южане прошли форсированным маршем триста лье под палящими лучами солнца и в ночном тумане, разутые, раздетые и голодные, — вы пожалели дать нам даже корку черного хлеба! Мы шли в Париж, чтобы спасти революцию. Так знайте же, что мы, которых до сих пор ничего не страшило, теперь боимся: нас пугает ваша трусость! Мы боимся оставить в ваших руках судьбу революции, ибо видим, что вы не сумеете защитить ее!