Марокко. Год в Касабланке - [13]

Привычка к экономии, выработанная жизнью в Англии, заставляла меня покупать только то, что должно было быть использовано, и ни унцией больше. В Марокко мы могли позволить себе насладиться роскошью излишества. В первую вылазку за продуктами я купил восемнадцать килограммов гигантских помидоров, девять килограммов красного перца, полдюжины кочешков цветной капусты, семь пучков салата, мешок репчатого лука, мешок яблок и три сотни апельсинов на сок (причем заплатил я за эти апельсины столько же, сколько заплатил бы за их дюжину в Лондоне).

Всю следующую неделю я исследовал Касабланку, посещая квартал за кварталом, чтобы составить для себя цельную картину. Хотя Зохра была из Рабата, столицы Марокко, она оказалась знающим гидом. Она провела меня в порт, самый большой в Африке, куда, как я надеялся, на грузовом судне должны были вскоре доставить нашу мебель, и показала мне старую медину и обширный новый район Маариф, модные магазины и рестораны которого были полны нуворишей. Но самым интересным местом оказалась Старая Касабланка.

Здания, построенные там французами после аннексии Марокко в первом десятилетии прошлого века, отличаются стремительными линиями ар-деко и ар-нуво. Я часами бродил по улицам Старого города, рассматривая все подробно: декоративные фасады и позолоченные купола, непременные балконы с чугунными решетками, многостворчатые окна и каменные балюстрады, гладко закругленные прочные стены. Касабланка была первым в мире городом, спланированным с воздуха. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: французы полагали сделать ее драгоценным камнем в короне своей империи. Здания на бульваре Мохаммеда Пятого, главной улице города, являют собой декларацию могущества, наглядное воплощение французского колониального владычества.

Мы проходили по колоннадам, где когда-то в тридцатые и сороковые годы XX века шикарная публика раскупала предметы последней моды. Великолепие тут все еще присутствует, хотя уже и спряталось под слоем зеленой патины и грязи. Люди стремительно проносятся мимо. Никто не потрудится бросить взгляд на витрины. Да и большинство витрин нынче все равно заколочено. Подъезды стали приютом бездомным, а в проходах между домами поселились бродячие собаки и огромные крысы.

Я поинтересовался у Зохры, почему опустел Старый город, для чего людям потребовался новый стильный район Маариф, когда их городской центр — один из самых красивых в мире.

Она долго думала, пока мы шли, а потом сказала:

— Люди не ценят того, что имеют, до тех пор, пока они это не потеряют.

Однажды утром я сидел в саду под банановым деревом. И тут вдруг появился Осман. Он подошел так тихо, будто ему что-то от меня было нужно. Я улыбнулся. Он засеменил мне навстречу, склонив голову. Обе руки его были прижаты к сердцу. Оказавшись рядом, он поприветствовал меня:

— Мсье Тахир!

— Да, в чем дело, Осман?

— Квандиша все еще недоволен.

Опять это имя. Я насупился. Сторож вытер пот с лица.

— Скажи мне, Осман, кто такой этот Квандиша?

Молчание.

— Он здесь работал? — стал подсказывать я. — Он сердится на то, что его обидели бывшие хозяева, или что-то в этом роде?

— Нет, нет. Совсем не это, — сказал Осман.

— Тогда где он живет?

Сторож в беспокойстве облизнул губы.

— В доме, — ответил он. — Квандиша живет в Дар Калифа.

— Но я не видел его здесь. Я бы наверняка заметил, если бы мужчина по имени Квандиша жил в этом доме.

Последовала продолжительная пауза. Осман потер глаза.

— Но это не мужчина.

— Ох, так Квандиша — это женщина?

— Нет, и не женщина.

Осман еще помолчал и наконец объяснил:

— Квандиша — джинн.

Женщины-горянки вылизывали дом сверху донизу и к каждому обеду подавали блюдо с кускусом, которого хватило бы, чтобы накормить семью в двадцать пять человек. Когда они не чистили и не готовили, то сидели на кухне и сплетничали на своем берберском языке. Служанки старались держаться ближе друг к другу и не вступали в особо дружеские отношения со сторожами.

После того как я узнал имя живущего в доме джинна, я обсудил этот вопрос с Зохрой. Она восприняла все очень серьезно.

— Нужно провести обряд изгнания, — заявила она.

— Ты что, действительно веришь в это? — рассмеялся я.

Сначала Зохра ничего не ответила. Но потом сказала:

— Это — Марокко, а в Марокко все верят в джиннов. О них написано в Коране.

Она направилась в конюшню и о чем-то долго разговаривала со сторожами. Закончив разговор, она подошла ко мне, чтобы объяснить.

— Каждый вечер вы должны выставлять большую тарелку с едой для Квандиши. На тарелке должны быть кускус и мясо — лучшая еда, а не отбросы, — и вы как хозяин должны делать это сами.

Я был очень удивлен, что такая разумная женщина верит в подобные предрассудки, но все же с помощью Османа попросил женщин приготовить мне специальное блюдо к наступлению сумерек. Я не стал объяснять, для чего мне это было нужно. Я понимал, насколько глупо поддаваться суевериям, но счел нужным разок попытаться.

Вечером берберки сделали все, как я сказал. Они приготовили великолепный кускус с тыквой, морковью и куском нежной баранины в середине. Судя по запаху, еда была вкусной. Я отнес блюдо в сад. Хамза показал мне конкретное место, куда его нужно было поставить — за низкой изгородью. Он пожал мне руку, поклонился и показал знаками, чтобы я уходил.