Марксизм во времена Маркса - [29]

В пространной заметке о Джемсе Милле, относящейся примерно к тому же периоду (к сожалению, часто ее не включают в «Рукописи»), Маркс выступает с критикой кредита, который есть

«политэкономическое суждение относительно нравственности человека. В кредите вместо металла или бумаги посредником обмена стал сам человек, но не в качестве человека, а как бытие того или иного капитала и процентов» [МЭ: 42, 22].

В современном обществе, считает Маркс, производство растет с единственной целью обмена, и, следовательно, «ты не находишься ни в каком отношении к моему предмету, так как и я сам не имею к нему никакого человеческого отношения» [МЭ: 42, 34].

Отрывок в конце заметки представляет собой своего рода позитивный противовес положению об отчужденном труде и заслуживает того, чтобы привести его целиком:

«Предположим, что мы производили бы как люди. В таком случае каждый из нас в процессе своего производства двояким образом утверждал бы и самого себя и другого: 1) Я в моем производстве опредмечивал бы мою индивидуальность, ее своеобразие, и поэтому во время деятельности я наслаждался бы индивидуальным проявлением жизни, а в созерцании от произведенного предмета испытывал бы индивидуальную радость от сознания того, что моя личность выступает как предметная, чувственно созерцаемая и потому находящаяся вне всяких сомнений сила. 2) В твоем пользовании моим продуктом или твоем потреблении его я бы непосредственно испытывал сознание того, что моим трудом удовлетворена человеческая потребность, следовательно, опредмечена человеческая сущность, и что поэтому создан предмет, соответствующий потребности другого человеческого существа. 3) Я был бы для тебя посредником между тобою и родом и сознавался бы и воспринимался бы тобою как дополнение твоей собственной сущности, как неотъемлемая часть тебя самого, – и тем самым я сознавал бы самого себя утверждаемым в твоем мышлении и в твоей любви. 4) В моем индивидуальном проявлении жизни я непосредственно создавал бы твое жизненное проявление, и, следовательно, в моей индивидуальной деятельности я непосредственно утверждал бы и осуществлял бы мою истинную сущность, мою человеческую, мою общественную сущность» [МЭ: 42, 35 – 36].

Второй раздел «Рукописей» содержит предлагаемое Марксом решение проблемы отчуждения – коммунизм. Несмотря на то что в свою бытность в Германии Маркс отрицал коммунизм, определяя его как «догматическую абстракцию» [МЭ: 1, 379], когда он столкнулся с парижской действительностью, с ее социалистическими салонами и кружками, ему не потребовалось много времени для того, чтобы обратиться в новую веру. Однако коммунизм Маркса не был «грубым», исполненным «всеобщей зависти», отрицающим всякую культуру, которая нивелируется по нижнему уровню. Его идеи суммируются в следующем отрывке, почти мистического характера:

«Коммунизм как положительное упразднение частной собственности – этого самоотчуждения человека – и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т.е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму; он есть… подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом» [МЭ: 42, 116].

Следующие части рукописи (которые с полным правом можно определить как суть всей работы) содержат детальный анализ трех специфических аспектов Марксовой концепции коммунизма. Во-первых, Маркс подчеркивает, что коммунизм есть явление историческое, генезис которого следует искать во «всем движении истории». На современном этапе принципиальный характер носит проблема экономики, и прежде всего отмена частной собственности:

«Поэтому положительное упразднение частной собственности, как утверждение человеческой жизни, есть положительное упразднение всякого отчуждения, т.е. возвращение человека из религии, семьи, государства и т.д. к своему человеческому, т.е. общественному бытию» [МЭ: 42, 117].

Во-вторых, Маркс отмечает, что все то, что имеет отношение к человеку, начиная с языка, носит общественный характер. Даже взаимоотношения человека с окружающей его природой включаются Марксом в эту общественную структуру:

«Таким образом, общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы…

Ибо не только пять внешних чувств, но и так называемые духовные чувства, практические чувства (воля, любовь и т.д.), – одним словом, человеческое чувство, человечность чувств, – возникают лишь благодаря наличию соответствующего предмета, благодаря очеловеченной природе. Образование пяти внешних чувств – это работа всей предшествующей всемирной истории» [МЭ: 42, 118, 122].

В-третьих, несмотря на все это, Маркс настаивал на том, что важность, придаваемая социальным аспектам человеческой деятельности, есть не что иное, как стимуляция его индивидуальности в коммунистическом обществе, его стимуляция как человека неотчужденного, определяемого Марксом в качестве «тотального», или «всестороннего». Действительно, в той мере, в какой отчужденность подавляет все человеческие способности, ее преодоление представляет собой их полное раскрепощение. И оно не ограничивается обладанием материальными предметами или употреблением их – все человеческие способности и каждая в отдельности становятся средством освоения действительности. Подобное трудно представить себе человеку отчужденному, ибо частная собственность настолько притупляет его ощущения, что он может представить какой-либо предмет своим лишь в том случае, если он им непосредственно обладает – все физические и интеллектуальные ощущения его заменяет простое ощущение обладания. Наконец, взаимоотношения человека с окружающей его природой найдут свое отражение в единой всеобъемлющей науке: