Марксизм сегодня. Выпуск первый - [10]

Нередко марксистам не удавалось устоять перед соблазном использовать концепцию «третьего мира», несмотря на тот факт, что ее нелегко было приспособить к классическому марксистскому анализу и что всегда представлялось несколько нереалистично помещать, скажем, Аргентину или даже Чили в ту же группу, что и Бирму и Нигер. Многие марксисты внесли свой вклад в обширную литературу, которая ставила себе задачей объяснить природу «третьего мира» и осудить силы, сделавшие его бедным и зависимым. Это было вызвано как тем, что термин, казалось, можно приспособить к изменившейся модели империалистической эксплуатации колониального или неоколониального мира – бедного и, по существу, неиндустриального из-за самой природы деятельности капитализма, – так и тем, что перспективы социальной революции, представлявшиеся все более и более отдаленными в странах развитого капитализма, казалось, сохраняются только в Азии, Африке и Латинской Америке. В этом смысле различие между «вторым» и «третьим миром» было, так сказать, хронологическим. Китайская революция завершила ту фазу продвижения социализма, в результате которой число государств с марксистским правлением возросло с одного (или двух, если считать Монголию) до одиннадцати. Факт также и то, что многие из них (например, Албания и значительная часть Югославии) обладали (по меньшей мере на первых порах) многочисленными характерными чертами стран «третьего мира». Последующее увеличение числа этих государств произошло за счет неевропейских стран: Вьетнам (1954 – 1975), Куба (1959), бывшие португальские колонии в Африке, Эфиопия, Сомали, Южный Йемен, Кампучия, Никарагуа (60-е и 70-е годы). Кроме того, государства, которые иногда с малым на то основанием, иногда в течение короткого периода заявляли о том, что они социалистические или стремятся стать таковыми (не обладая при этом марксистским руководством), также располагались в ареале «третьего мира». Все эти страны, марксистские или немарксистские, по-прежнему оставались нищими и отсталыми, равно как и (в случае марксистских государств) сталкивались с активной враждебностью Соединенных Штатов и их союзников. Под этим углом зрения различия в политических системах и планах на будущее между странами «третьего мира» выглядели менее значительными в свете той общей ситуации, в которой они оказались.

В течение 60-х и 70-х годов концепция «третьего мира», слаборазвитого, единого и всеобъемлющего, становилась все менее состоятельной. И не столько оттого, что многие входящие в этот регион страны, особенно производители нефти, оказались вдруг обладателями значительных богатств (хотя бы в плане комплексных параметров, несмотря на то что их население так и не смогло воспользоваться соответствующими благами), сколько потому, что некоторые из них начали совершенно явно сокращать разрыв, существующий между слаборазвитыми и развитыми в промышленном отношении странами. Вряд ли теперь имеет смысл рассматривать Бразилию, Южную Корею и Сингапур, используя те же критерии, что и, скажем, при анализе Бангладеш, Мали или Сейшельских островов. Это развитие, которое марксисты начали анализировать в 70-е годы, потребовало значительного переосмысления утвердившихся в марксистском анализе шаблонов, причем не только при изучении стран «третьего мира», но и вообще тенденции развития капиталистической экономики в мировом масштабе, преобразований внутри его собственной структуры и международного разделения труда. Некоторые аспекты подобного пересмотра будут проанализированы далее. В то же время надежды на революции в странах «третьего мира» представляются теперь менее лучезарными. Движения социалистических левых в Латинской Америке, будь то повстанческого характера или нет, завершались трагическими провалами, которые не могли быть компенсированы свержением тирании в какой-нибудь крохотной стране Центральной Америки или возможной победой в столь же небольших по величине странах. В Азии индокитайская революция оказалась в изоляции. В исламском ареале победой завершилась революция, которую изо всех сил поддерживали марксисты других регионов, однако, хотя Алжир и завоевал свою независимость, а правительства Египта и стран «Благодатного полумесяца», казалось, ярко воплощали радикальное народничество, которому могли симпатизировать левые, политические прогнозы для этой взрывоопасной зоны вряд ли могли породить какие-либо большие надежды среди марксистов. Результаты и перспективы представлялись более обнадеживающими в Африке южнее Сахары, но бóльшая часть революционных побед, одержанных на этом континенте, может рассматриваться как эффект индукции или итог затянувшегося сопротивления политической деколонизации или, как в случае Эфиопии, крушения устаревшей феодальной монархии. То в одном, то в другом месте может еще возникнуть какая-нибудь африканская республика, провозглашающая себя народной и строящей социализм, но маловероятно, чтобы марксисты остального мира возлагали большие надежды на подобную смену вывески. Короче говоря, с наступлением 80-х годов перспективы значительного расширения социалистического мира посредством преобразований в странах «третьего мира» и соответствующего ослабления международного капитализма уменьшились.