Марковцы в боях и походах. 1918–1919 гг. - [166]

Но вот село почти пройдено, и полку оставалось проскочить только выгон, а его пулеметам – единственный мост, находящийся уже не только под орудийным, но и пулеметным обстрелом с фланга. Положение тяжелое. Это очевидно и для противника. Он переходит в атаку по селу, удивительно смелую и уверенную и… усеивает улицы, огороды своими убитыми и ранеными.

А в следующий момент из села по выгону к мосту, под обстрелом, уже мчалась полным карьером пулеметная двуколка с ездовым и пулеметным офицером, проскочила мост, и через минуту-другую пулемет уже строчил по красным. За первым пулеметом последовал второй, третий… Огонь пулеметов и остановившихся батарей ослабил огонь красных по выгону и мосту. Полк смог отойти за ложбину.

Он остановился на небольшом гребне с сельским кладбищем на нем. Но задержаться ему на этой удобной позиции не пришлось: слева кубанцы отходили, и на фланг полка выходили красные. Полк продолжал отход через широкую ложбину на следующую возвышенность.

Это был отход бойцов, морально и физически утомленных до предела, безразличных ко всему, что бы ни случилось. Каждый ушел в себя, шел молча, машинально, не оглядываясь назад, не ощущая никакой опасности. Не замечали они, как сильно потеплело и что к их ногам приставала грязь. Не изменилось их состояние даже при появлении в цепи командира корпуса, генерала Казановича, возмущенным голосом кричавшего:

– Марковцы! Позор! Если бы ваш шеф, генерал Марков, увидел ваше отступление! Немедленно вперед!

С усталым безразличием марковцы машинально повернули и так же спокойно пошли вперед и с ними верхом на коне командир корпуса. Но едва цепи поднялись на возвышенность с кладбищем, как попали под сильный огонь с левого фланга и поднимавшихся на нее густых цепей красных и… повернули назад, без того чтобы раздалась для этого команда. Команды не было. Ни слова не сказав, ускакал и генерал Казанович.

Полк поднимался на возвышенность под обстрелом красных и залег на гребне. Никто не заметил, что он лежит в грязи. Все видели, что красные наступают, но у них было полное, безразличное спокойствие. Только пулеметчики вяло устанавливали и нацеливали пулеметы. И только когда красные спустились в ложбину и до них оставалось 500–600 шагов, был открыт огонь. Красные, оставляя своих убитых и раненых, быстро отошли на свою возвышенность. Марковцы не двинулись с места и прекратили огонь.

Темнело. Красные стали подбирать своих раненых. Ни одного выстрела не было произведено по ним. Не изменил состояния марковцев даже этот успешный боевой эпизод.

С наступлением ночи полку было приказано отходить. Все с тем же полнейшим безразличием собирались роты, выходили на дорогу и куда-то шли. Многие пулеметы отстали. Это те, которые были вдали от дороги. Лошади выбились из сил, давно не кормленные и не поенные, и тащить двуколки по черноземной грязи не могли. Не помогало и известное средство – «играть» перед ними пучком сена (сена они получали вообще весьма мало; больше солому). Пулеметчикам приходилось разгружать двуколки, оставив на них только пулеметы, чтобы лошади могли дотянуть их по дороги, а самим раза два-три возвращаться за патронными ящиками.

Полк пулеметы не нагнали, в темноте свернув не по той дороге, но натолкнулись на едущую батарею, бывшую при Кубанском полку. В батарее никто не знал, куда пошел Офицерский полк, и пулеметам оставалось только следовать за батареей. Наконец, приехали в х. Колонтаевский, где оказались еще несколько отбившихся от полка пулеметов. Искать ночью полк нельзя было и думать. Решили заночевать. Попытка найти что-либо в селе не увенчалась успехом, и пулеметчики заснули голодными.

А Офицерский полк, пройдя верст восемь, остановился на голом высоком гребне, где-то на половине расстояния между селами Высоцкое и Сергеевка, в грязи, сырости и на холоде. Батальоны, слегка лишь разойдясь по гребню, залегли, где остановились, и уснули. Было выставлено какое-то охранение. Появились было несколько костров, для которых не пожалели подвод, но и те скоро погасли. Полная тишина. Никаких разговоров. «И только слышно было, как лошади жевали солому».

20 декабря. Уже совершенно рассветало, когда марковцы, как по команде, проснулись, зашевелились, стали вяло подниматься и, наконец, производить более энергичные движения, чтобы стряхнуть с себя охватившую их сырость, размять окоченелое тело. Мрачная картина окружающей местности не могла влить в них никакой бодрости. Полное спокойствие на участке не всколыхнуло нервы. Все были в каком-то оцепенении… Несколько оживились, когда батальоны стали разводиться по гребню на указанные им боевые участки. А потом занялись разведением костров и кипячением чая без чайной заварки. Как-то вдруг дал себя чувствовать сильный голод, но сумки бойцов были совершенно пусты.

Медленно восстанавливалось сознание. Медленно развивались разговоры. Да к этому и не было побудительных причин: на фронте полное спокойствие. Вперед видно версты на две, но там ни одного человека, ни одного живого существа.

Прежде всего была осознана малочисленность рот, в которых оставалось по 20–40 человек. Затем возник вопрос о патронах: в сумках у бойцов их оставалось ничтожное количество, и всех обеспокоило отсутствие многих пулеметов. А фронт полка в 300–350 штыков растянут на 2 версты. Большие интервалы между ротами.