Марков: Наука умирать - [7]

Разноцветно светящаяся реклама предлагала:

«Увлекательный исторический фильм

из жизни проклятого прошлого

ТЁМНЫЕ СИЛЫ — ГРИГОРИЙ РАСПУТИН И ЕГО СПОДВИЖНИКИ

1-я и 2-я серии в один сеанс».

   — Ой, я видела первую серию, — вспомнила Роза. — Там такие есть сцены с женщинами...

И она стыдливо хихикнула.

   — Посмотрим сцены, — сказал матрос. — Революционер должен всё знать. Всё, против чего он борется. Идемте, Роза. Как раз время. Сейчас склянки будут бить.

У входа стоял поручик Линьков, дымя папиросой и решая, стоит ли идти в кино.

   — Здравия желаю, товарищ поручик, — приветствовал его матрос. — Познакомьтесь: моя революционная подруга Розалия Ефимовна. Мы освободили угнетённый царским режимом еврейский народ и теперь сообща строим новую жизнь.

Поручик с радостью познакомился с девушкой.

   — Пойдёмте на две серии в одном котле, поручик, — предложил матрос. — Посмотрим, как расправились с негодяем Распутиным без суда и следствия господа великие князья. А мы своих предателей сегодня защитили от народа.

   — Их ждёт суд.

   — И там их пожалеют. А то ещё и до суда отпустят. Вот тогда они себя покажут. Нас они не пожалеют, и будем мы с вами вспоминать, когда к Богу в рай пошлют, как мы их спасали.

БЕГСТВО

Первая ночь в Быховской гимназии, превращённой в тюрьму, для Маркова была тяжёлой. Несколько раз просыпался, испуганный приснившимся: то ему снилось, что он увяз в грязи на Бердичевской дороге и не мог идти, а со всех сторон подступали солдаты, то видел Марианночку и Леонидика, прощающихся с ним, машущих ручками, а он уходил от них куда-то во тьму; то под утро привиделось, что его схватили под руки и тащат куда-то на расправу, однако, как оказалось, соседи по комнате — старый приятель по Академии Романовский и Деникин — будили его, заспавшегося, на завтрак.

Проснулся, увидел низкий сводчатый потолок, окна с решётками, пропускающими мало света, толстенные стены. Бывший католический монастырь, а теперь тюрьма, охрана, неизбежный суд с неизбежным смертным приговором. Поднялся без улыбки, без привета, хмуро сказал:

— Простите, господа. Не выспался после дороги.

В столовую на первый этаж шли по тёмной лестнице.

Внизу генерал Корнилов приветливо здоровался со всеми, особенно с бердичевцами. Деникину сказал:

   — Очень сердитесь на меня за то, что я вас подвёл?

   — Полноте, Лавр Георгиевич. В таком деле личные невзгоды ни при чём.

Марков услышал это. Сказал сидевшим с ним за столом Деникину, Романовскому[6], Лукомскому[7]:

   — А я считаю, что наши бердичевские приключения весьма полезны. Надо привыкать к тому, что может ждать в дальнейшем.

   — Всё зависит от нас, — осторожно сказал Романовский. — Если мы будем покорно ждать расправы, то, конечно, надо готовиться.

   — А что делать? — резко вскинулся Марков. — Бунтовать? Бежать?

   — Поговорим об этом не здесь, — остановил его Лукомский.

Деникин взглянул на Маркова с сочувствующим любопытством и подтвердил:

   — Да. Не здесь.

Всего арестованных в быховской гимназии было человек 20. После хорошего офицерского завтрака с настоящим кофе все вышли на прогулку в большой двор, окружённый высоким забором. Вдоль забора — деревянный тротуар на случай грязи после дождя. У железных ворот — охрана. Марков легко узнал текинцев. Корнилова охраняет его полк! Едва появился вблизи худенький маленький быстрый Лавр Георгиевич, как солдаты дружно взяли винтовки «на караул» и прокричали что-то на своём языке. Генерал им ответил.

Оказалось, что прогулка — это вовсе не время, установленное тюремным режимом. Здесь гуляй хоть целый день. И комнаты не закрываются — расхаживай по гостям. И куда смотрят комиссары?

Комиссары попытались исправить это положение. Марков и Деникин, продолжая прогулку, вспоминая последнее неудачное наступление в июне, проходили мимо ворот, когда с улицы к забору подошли бердичевские сопровождающие из Совета во главе с Костицыным. Солдаты-текинцы немедленно направили на них винтовки и закричали: «Нет хода! Тюрьма закрыт! Кругом марш!» Костицын начал возмущённо объяснять, что они имеют право, что в тюрьме беспорядок и они должны его ликвидировать, даже достал свой документ, но солдаты, угрожающе направляя винтовки, кричали: «Ходи улица! Тюрьма нет хода!»

   — Караульного начальника вызывайте, — не отступал настойчивый Костицын.

Эти слова текинцы понимали, и вскоре появился заспанный хорунжий с начищенной до сияния шашкой. Тот неё понимал, но был непреклонен:

   — Посторонние не допускаются. Проверять тюрьму можно только по приказу из Могилёва, из Ставки. Другие документы не принимаются.

Костицын продолжал доказывать своё, и тогда хорунжий приказал солдатам открыть ворота, выйти и удалить посторонних подальше от территории. Члены Совета подчинились, но Костицын, уходя, громко обещал разослать во все концы телеграммы с жалобами на самоуправство и беспорядок в тюрьме.

Из здания вышел Корнилов.

   — О, наш бояр! — восхищённо воскликнули текинцы.

Генералу доложили о происшедшем, и он приказал хорунжему выставить пост на улице и никого не подпускать к воротам.

«Никого» совсем не означало, что нельзя вообще никого подпускать. С почты принесли газеты, и Марков предложил Деникину пойти в комнату и почитать, но Антон Иванович, несколько замявшись, отказался.