Марков: Наука умирать - [144]

— Алексей Иваныч передавал вам большой поклон, — сказал посланец. — И ещё по секрету: продал его матрос Руденко. Опасная гнида. Алексей Иваныч советовал вам, чтобы его, значит, убрать как-то...

Командир Ростовского боевого участка собрал по этому поводу у себя в вагоне поздний ужин с приближёнными, с Зинкой, с гитарой, с немецкой водкой. Пригласил и командира бронепоезда «Большевик» — тот был тоже из своих. Сам сидел за столом в малиновой рубахе и генеральских галифе, кричал: «Смерть врагам Кубани!», потряхивал чёрной густой шевелюрой. С командиром бронепоезда разговаривал в своём личном, защищённом от чужих ушей купе.

   — Приказ получил на завтра? — спросил Сорокин. — Здесь не засиживайся, не нахлебайся лишнего. Не пустишь кадетов за Маныч — нагуляешься. А если пустишь... Ты мужик наш, кубанский — всё понимаешь. Там у тебя матрос.

   — Несколько их у меня. Не хотел брать — шумят, баламутят.

   — Я тебе говорю об одном матросе. Руденко. Кто он у тебя?

   — Напросился на артиллерию. Все орудия его.

   — Орудия ладно. Он командиром хотел, но я не допустил. Сволочь он. Надо, чтобы завтра он там остался, а та нам с тобой плохо будет.

Руденко эту ночь совсем не спал. Можно было бы вздремнуть под железный грохот бронепоезда, но дёрнуло его позавчера днём пойти в госпиталь. Убедил себя, что перед выездом на фронт надо показаться врачу — рана ещё побаливает. А сам вошёл в госпитальный двор и... направо к флигелю, где располагалась Ольга. Подошёл, заметил, что занавески на окнах раздвинуты. Те же занавески. Открылась дверь и... вышла Ольга Петровна в белом халате и косынке с красным крестом. Увидела его и засмеялась по-бабьи завлекающе.

   — Ты, Олеженька? Ой, как хорошо. А я тебя вспоминала.

   — Сказали, будто уезжала куда-то.

   — Не уезжала, а чуть было не увезли меня. На допрос вызывали. Ночь в камере просидела. Отпустили по болезни, к тому же и не виновата я ни в чём. Разве ж таких баб, как я, сажают? Разворовали без меня всё. Только ржавую селёдку оставили.

Она смеялась тем проклятым ночным хохотком, какого за всю жизнь не забудешь...

Так и мучился всю дорогу, пока бронепоезд шёл от Тихорецкой до Шаблиевской. Выбрался на платформы с орудиями, зашёл в бронебашни — везде порядок. Справа впереди поднималось ещё холодное большое солнце. По станции бродили помятые невыспавшиеся солдаты. Из вагонов и башен бронепоезда тоже вылезали невыспавшиеся. Тревожно оглядывали пёстрые степные дали. Слева, вёрстах в десяти, уже постукивали пулемёты.

Марков приказал Туненбергу атаковать. Кубанский полк развернулся в цепи, двинулся к хутору и залёг под первыми же выстрелами красных. Это не офицеры. Без них требуется другая тактика.

Сидел он на том же вчерашнем холме, рассматривал в бинокль хутор, кучки земли, обозначающие окопы противника, реку с деревянным мостом. Далее — станция, паровозные дымки. Слева — железнодорожный мост. Справа — крутой склон холма, внизу зеленеет травка, кудрявятся какие-то кустики, и низинка идёт в сторону хутора...

   — Расстегаев[52]! — крикнул генерал; есаул был здесь же, на холме, вместе с другими командирами и ординарцами. — Видишь низинку-тропинку? Это для твоей сотни. В галоп, и атакуй с фланга и тыла.

   — Сотня, по ко-оням! За мной! — скомандовал есаул, и конница рванулась по низине.

Два орудия Миончинского стояли впереди, готовые к бою. Лишь показался с юга эшелон, едва заметный в бинокль, как там, почти на горизонте, взметнулись взрывы. Закопошились люди, выбегающие из вагонов, и Миончинский перешёл на шрапнель. Лопнули розовые на восходящем солнце дымки... Сотня Расстегаева ворвалась в хутор. Засверкали серебряными искрами шашки. Красногвардейцы, лежавшие цепью перед хутором, побежали по домам. Поднялся Кубанский полк, но чуть ли не из каждого сарая на окраине хутора забили пулемёты. И Расстегаев повёл сотню обратно. Вдогонку били пулемёты. По степи мчались несколько лошадей без всадников. Вот он — решающий момент. Вот для чего в отряде Маркова есть третье резервное орудие с мастером артиллерийского огня штабс-капитаном Шперлингом[53].

   — Конвойцы, Шперлинг, за мной вперёд!

Впереди генерал, за ним — семеро кавалеристов и одно орудие. Они атаковали. Поднялись залёгшие кубанцы. Марков обогнал их и рвался к хутору. По наступающим били пулемёты из сараев. Двое марковских конников упали, лошади ржали и метались, потеряв всадников. Марков первым ворвался в хутор. Расстегаев уже был снова здесь и кричал:

   — Ваше превосходительство, я взял 150 пленных.

Перешли на южную окраину хутора. Мост через речку был цел. Марков приказал захватить мост и гнать красных дальше к станции. Оттуда медленно выползали зелёные коробки бронепоезда.

Руденко оттолкнул наводчика, сел на станину орудия, прильнул к панораме.

   — Вон она, белая шапка, — злорадно прохрипел матрос. — Сколько там? Миля с хвостиком?

   — Прицел в вёрстах, товарищ командир, — сказал наводчик.

   — Знаю, братишка. Миля — полторы версты. Прицел покручу тридцать... Пускай тридцать пять. Заряжай гранатой!

Бронепоезд, как увидел Марков в бинокль, остановился напротив хутора. Первый разрыв взметнул землю шагах в двухстах.