Марко Висконти - [14]

Граф выглянул в дверь, выходившую на корму, и сказал, обращаясь к Микеле:

— Почему ты не причалил к берегу, когда началась непогода, и зачем ты забрался в эти проклятые скалы, где невозможно высадиться?

— А что делать, если буря застигла нас врасплох? — отвечал лодочник. — Давайте, ребята! — закричал он снова. — Взялись все вместе, навались!

Гребцы разом подались вперед, потом снова навалились на весла, наклонились и опять расправили сильные плечи. Слышно было, как скрипят уключины при их мощных гребках; но тут на лодку внезапно обрушился шквал, впервые волны стали захлестывать ее с борта, и она пошла, виляя носом. Через минуту волны отбросили ее назад, и все расстояние, которое с таким трудом выиграли гребцы, было потеряно.

Несмотря на это, они продолжали отчаянно работать веслами. Рассекая волны мощными ударами, они пядь за пядью подплывали все ближе к мысу Варенны. Вот они уже почти приблизились к нему. Осталось только обогнуть его, как вдруг яростный порыв ветра ударил лодку в борт и завертел ее на месте. В тот же миг послышался треск ломающегося дерева, и раздались испуганные голоса:

— Руль сломался!

— Все пропало! Конец!

— Черт возьми! Тяни же, тяни!

— Смилуйся, дева Мария!

— Поставь весло вместо руля! Держи! Отпускай! Поднимай!

— Скорей, дурак, скорей!

— Господи, помилуй!

— Опусти весло, черт тебя подери!

— Держи! Держи!

На лодке поднялась страшная суматоха: люди толкались, мешали друг другу, а грохот волн, разбивавшихся о скалы, свист ветра и зловещие удары грома, отражавшиеся эхом в Ущельях и горных пещерах, заглушали крики и ругань.

Священник воздел руки к небу, благословил бурю, дал всем отпущение грехов, а затем опустился в углу на колени, закрыл лицо ладонями и препоручил господу свою душу, а граф тем временем, выпучив глаза и разинув рот, прикрывал рукою дочь, прижимавшуюся к его груди, и тоже повторял:

— Господи, помилуй!

Отторино выскочил из каюты, чтобы помочь чем сможет гребцам, и увидел, что суденышко, получив сильный удар в борт, завертелось волчком и понеслось к скалам Моркате, где его ждала верная гибель, а гребцы тем временем прилагали все силы, чтобы избежать выступающих из воды камней. Как раз в тот момент, когда Отторино выскочил из каюты, Арригоццо откинулся всем телом назад, но, не найдя опоры в весле, которое проскочило мимо набегавшей волны и лишь слегка скользнуло по воде, полетел за борт. Некоторое время он барахтался в волнах, но потом его затянуло под лодку, и он погрузился в пучину. Ударившись головой о днище, он не смог уже выплыть.

— Ребята, суши весла! — готовясь к последнему повороту, крикнул кормчий, который из-за возвышавшейся посреди лодки каюты даже не заметил, что его сын погиб.

Снова послышались мольбы и ругательства, и все слилось в один общий безумный крик, когда лодка, поднятая огромной волной, грузно села на камень и затрещала по всем швам.

В момент катастрофы юный рыцарь не потерял присутствия духа: выбрав на скале уступ поровнее, он проворно перепрыгнул на него и потянул с собой цепь, прикрепленную к носу лодки; но откатывающаяся волна отнесла суденышко назад и увлекла бы со скалы и самого юношу, если бы он не вцепился изо всех сил в камень, на котором нашел себе убежище. Поднялась новая волна, и лодка снова надвинулась на скалу. На этот раз Отторино быстро ухватился за борт, а Лупо, сокольничий и другой гребец, стоявшие наготове, мигом соскочили на скалу, и всем вместе им удалось обмотать цепь вокруг дикой смоковницы, росшей в расщелине. Нос суденышка, прикованного к скале, высовывался из воды, словно морда быка, привязанного к ограде. Само же оно под напором волн, не оставлявших его в покое, качалось, совсем ложилось набок, металось из стороны в сторону, но освободиться уже не могло.

Отторино и другие потерпевшие крушение помогли графу и его дочери выбраться на безопасный уступ, а затем торопливо рассыпались в разные стороны по крутым склонам огромной скалы, внимательно высматривая, не покажется ли где утопающий. Один лишь отец, оставивший лодку последним и в общей суматохе не заметивший отсутствия сына, сел на камень с обломком весла в руке и без всякой тревоги стал искать его взглядом среди остальных спасшихся, уверенный, что никто не погиб.

Оправившись от испуга, граф, раздраженный пережитой опасностью, принялся ругать лодочника и его Арригоццо, также не подозревая, что произошло. Микеле выслушал обращенные к нему упреки понурив голову, с видом человека, сознающего свою вину; но, услышав слова, слишком обидные для его сына, он не смог сдержаться. Он готовился уже было возразить графу, как вдруг, повернувшись лицом к озеру, увидел под водой какой-то странный предмет, который застрял между выступами заливаемого волнами рифа. Он с тревогой вгляделся в этот предмет, принимавший, казалось, разные очертания и похожий на коричневую куртку, и наконец различил человеческую руку, то всплывавшую, то погружавшуюся в воду под напором волн.

Бедный отец чуть не упал замертво. Он оперся на обломок весла, который держал в руке, вскочил на ноги и закричал дрожащим голосом:

— Арригоццо! Арригоццо!.. — Не слыша ответа, он побежал на вершину скалы, осмотрелся вокруг, пересчитал всех одного за другим и не нашел среди них сына. Тут он увидел графа, который только что поносил Арригоццо, зарычал: — Ах, это ты, собака! — и, схватив палку, бросился на него, собираясь размозжить ему голову.