Маркиза де Помпадур. Три жизни великой куртизанки - [5]

* * *

Постепенно Шарль д’Этиоль привык к обходительности и веселому нраву своей жены. Все в ее руках спорилось, друзья и слуги приняли ее безоговорочно, а в постели она была неизменно изобретательна и благодарна. Больше всего ему понравилось то, что Жанна-Антуанетта оказалась абсолютно раскрепощенной и всегда рассказывала ему о своих желаниях и ощущениях. Когда она говорила, что «ей так хорошо» и она «вся дрожит, как в лихорадке», он не сомневался: она говорит правду. Ее откровенные рассказы волновали и возбуждали Шарля. С каждым разом он все выше и выше поднимался в собственных глазах, совершенно не подозревая, до какой же степени все это не соответствовало реальной действительности.

На самом деле, конечный восторг всегда испытывал только он, но большего Жанна-Антуанетта и не желала. В ее голове в это время теснились совсем другие мысли: если она так быстро научилась нравиться мужу, то сумеет понравиться и королю, вот только подвернулся бы подходящий случай…

Вскоре Шарль д’Этиоль незаметно для самого себя полюбил свою жену, и ему стало казаться, что они вместе уже много-много счастливых лет. Так иногда бывает, иначе не существовала бы поговорка «стерпится — слюбится». Но более всего удивительно было то, что он не просто полюбил Жанну-Антуанетту — он буквально преклонялся перед ней, боготворил и готов был исполнить любые ее желания. В своем замке он устроил для жены домашний театр с настоящей сценой, занавесом и кулисами. Лошади и экипажи, платья и драгоценности мадам д’Этиоль очень скоро стали вызывать зависть соседей.

Каждый день Шарль дарил жене цветы и говорил, что любит ее. Она же, смеясь, отвечала, что тоже любит его и никогда не оставит, разве что только ради самого короля. Шарль непринужденно смеялся в ответ. Ему очень нравилась непосредственность супруги, и это ее высказывание даже стало чем-то вроде семейной шутки, но, как потом оказалось, мадам д’Этиоль и не думала шутить.

По словам братьев Гонкуров, «это замужество не было для нее ни целью, ни завершающим этапом, оно было средством, переходным этапом». Цель состояла в том, чтобы любыми правдами и неправдами познакомиться с королем. Титул сеньора д’Этиоля был ей для этого нужен. Вот и все.

* * *

Замок Этиоль — это, конечно, хорошо, но все же это жалкая провинция. Жанна-Антуанетта мечтала совсем о другом. Будучи натурой деятельной и решительной, и к тому же вошедшей теперь в благородное общество (она посещала литературный салон мадам де Тансен, близкой подруги своей матери), она решила создать свой салон, где собирались бы интересные ей люди. И она создала его в своем парижском доме, подаренном ей месье де Туризмом.

Сначала общество, собиравшееся у мадам д’Этиоль, не было самым изысканным и многочисленным: в него входили мадам Пуассон, «друг семьи» де Турнэм, писатель Бернар де Фонтенелль, математик Мопертюи и еще пара особ не самого завидного происхождения. Чуть позже она сдружилась с энциклопедистами — писателями и философами, как раз в то время работавшими над составлением большой энциклопедии человеческих знаний. Кому-то это может показаться странным, но Жанна-Антуанетта была интересна им. Можно только предполагать, чем интересна, но уж точно не только великолепным токайским вином, которое подавали в ее салоне. Двадцатилетняя женщина обладала острым и гибким умом, показывала себя начитанной, оригинальной в суждениях и знакомой с основами различных наук. Через месье де Турнэма она была дружна со знаменитым Франсуа-Мари Аруэ, известным как гениальный Вольтер. А еще она была богата и весьма привлекательна внешне. Что еще нужно для того, чтобы вокруг толпились мужчины?

Драматург Проспер-Жолио де Кребийон-старший, философ-просветитель Шарль-Луи де Монтескье, писатель-моралист Люк де Вовенарг, романист Пьер де Мариво, философ Клод-Адриан Гельвеций частенько бывали у нее, обменивались мыслями, спорили. Сейчас, по прошествии двух с половиной столетий, можно признать — это были великие деятели французской культуры. Деньгами судьба их не обидела, и собираться у какой-нибудь богатенькой «пустышки» они не стали бы. Саму же Жанну-Антуанетту с юных лет влекло к умным мужчинам: в этом отношении она была идеальной хозяйкой салона.

Токайское лилось рекой. Беседы часто затягивались далеко за полночь, и темы этих бесед здорово отличались от того, о чем обычно говорили в других салонах. Жанна-Антуанетта впитывала услышанное, словно губка. С чем-то она была согласна, с чем-то — нет, а чего-то — вообще не понимала. Но у нее оказался дар «переваривать» и отшлифовывать заимствованные у других мысли — да так, что эти «другие» начинали их находить совершенно новыми и оригинальными.

Молодая женщина быстро поняла, что искусство нравиться сводилось к нескольким приемам, и ими совсем несложно было овладеть. Прежде всего, надо было стать знаменитой или хотя бы общаться со знаменитыми людьми. Эта задача была уже почти выполнена. Далее, чтобы обратить на себя внимание, не нужно было следовать общепринятым правилам поведения. Правильной и заурядной личностью никто не будет восхищаться, а поразить может только оригинальность во всем — и в мыслях, и в поступках. Как говорится, даже недостаток, свойственный лишь одному, делает больше чести, чем достоинство, разделяемое с другими. А еще нужно было уметь притворяться и обманывать, а также не забывать о том, что все вокруг тоже притворяются и обманывают. Это позволяло всегда видеть не то, что говорят и показывают, а то, что за этим скрывается.