Маркиз де Сад. Великий распутник - [55]

Маркиз де Сад полностью отдавал себе отчет в том, что в реальной жизни его мечты об "идеальном эротическом акте" неосуществимы. И он спасался от этого с помощью воображения. То есть он реализовывал свою натуру не в реальных преступлениях, а на страницах своих литературных произведений. И только литература давала маркизу возможность освободиться и утвердить свои мечты.

Жильбер Лели, говоря о маркизе де Саде, совершенно справедливо употребляет термин "психоневроз". А еще он говорит о "сублимации, выразившейся в сочинении литературных произведений".

Фантазия, по мнению Жильбера Лели, — это "то, что позволяет с помощью фрагмента реальности воссоздать ее целиком". И, исходя из этого, можно утверждать, что маркиз де Сад, основываясь на собственной алголагнии (то есть на желании причинять боль себе или другому), а также на том, что ему довелось видеть и слышать, "построил гигантский музей садо-мазохистских перверсий".

По сути, литературная деятельность запечатлела психоневротические видения маркиза. И он не считал их преступлениями, а отрицание даже возможности преступления, по мнению Мориса Бланшо, позволяло ему "отрицать мораль, Бога и все человеческие ценности".

Морис Бланшо уверен, что маркизу де Саду "удалось проанализировать самого себя посредством написания текста, в котором он фиксирует все, что неотвязно его преследовало, стараясь понять, о какой связности и о какой логике свидетельствуют эти продиктованные одержимостью записи. Но, с другой стороны, он первым доказал — и доказал с гордостью, — что из некоторой личной и даже уродливой манеры поведения можно с полным основанием извлечь мировоззрение — достаточно значимое, чтобы великим умам, озабоченным только поисками смысла человеческого существования, ничего не оставалось делать, кроме как подтвердить основные его перспективы и настоять на его законности. Сад имел смелость утверждать, что, отважно принимая собственные вкусы за отправную точку и принцип всего разума, он дал философии самый прочный фундамент, какой только можно найти, и оказался в состоянии глубоко интерпретировать человеческую судьбу во всей ее полноте".

Но при этом хотел ли он шокировать общество?

Да, хотел. В 1795 году он писал:

"Я готов к тому, чтобы выдвинуть несколько глобальных идей. Их услышат, они заставят задуматься. Если не все из них приятны, а большинство покажется отвратительными, я внесу вклад в прогресс нашего века и буду этим удовлетворен".

И он наслаждался шокирующим эффектом своей правды, но при этом все, что он писал, — это отражение его слабости, замаскированной под видом самонадеянности. Он не утверждал себя, а постоянно оправдывал. Сам он писал, что "все универсальные моральные принципы — не более чем пустые фантазии". А раз так, то все его "отвратительные произведения" — это лишь странное желание довести преступление до предела и одновременно снять с себя вину.

С другой стороны, сам маркиз де Сад писал:

"Я не хочу, чтобы любили порок, у меня нет <…> опасного плана заставить женщин восхищаться особами, которые их обманывают, я хочу, напротив, чтобы они их ненавидели; это единственное средство, которое сможет уберечь женщину; и ради этого я сделал тех из моих героев, которые следуют стезею порока, столь ужасающими, что они не внушают ни жалости, ни любви <…> Я хочу, чтобы его [преступление — Авт.] ясно видели. Чтобы его страшились, чтобы его ненавидели, и я не знаю другого пути достичь этой цели, как показать его во всей жути, которой оно характеризуется. Несчастье тем, кто его окружает розами".

В общепринятом смысле "садизм" — это жестокость. Но маркиз де Сад не был жестоким человеком. Не был он и "чу-довищным исключением, находящимся вне человечества". Но при этом он считал, что человек не обязан подчиняться естественному порядку, поскольку тот ему совершенно чужд. Он искренне считал, что человек свободен в своем нравственном выборе, и никто не вправе ему его навязывать. Более того, он был уверен, что его "странности" не представляют серьезной опасности для просвещенного общества. Недаром же он писал, что "для государства опасны не мнения или пороки честных лиц, а поведение общественных деятелей". Поэтому, кстати, он и посмел затронуть в одном из своих произведений самого Наполеона, который всей своей жизнью показал, как он далек от идеала общественной морали и нравственности.

Так не будем же уничтожать маркиза де Сада, память о нем и так достаточно изуродована. Он не был насильником сам и не призывал к насилию других. Напротив, он считал, что бессмысленное насилие теряет свою притягательность, а тираны лишь сами демонстрируют собственную ничтожность.

Но не следует провозглашать его и борцом против тирании. До Великой французской революции его жизнь, как написано в одной из его биографий, была "драмой несчастливого человека в обществе наслаждения", а во время революции она стала "драмой затворника, попавшего в страшный вихрь истории". Да и с наполеоновским режимом он не боролся. Он был далек от этого и никогда не напрашивался в герои. Историческая заслуга маркиза де Сада состоит в том, что он во всеуслышание заявил о вещах, в которых, наверное, каждый тайком может признаться самому себе…