Маркитант Его Величества - [22]
Что его подвигло на этот поступок, никто не знал, даже Алексашка, хотя между ними установились самые доверительные отношения. Архангельский воевода, боярин Хованский Пётр Иванович, отнёсся к беглому гишпанцу по-доброму — выписал ему соответствующие бумаги и разрешил заниматься кузнечным делом, в котором Федерико, как оказалось, был большим докой. Наверно, именно эта профессия помогла гишпанцу без проволочек получить нужные документы и быстро освоиться в Архангельске; мастеровые у поморов, исконных мореходов и рыбаков, всегда были на вес золота.
Ворон ковал различные металлические части для карбасов, телег и саней, но основным его коньком было изготовление ножей. Чтобы получить нож от гишпанца, поморы выстраивались в очередь. За свои изделия он брал большую цену, но ножи того стоили. Они не ржавели от едкой соли, были очень прочными, острыми и хорошо сбалансированными; брошенный верной рукой, нож гишпанца попадал туда, куда нужно. А уж обращаться с ножами поморы умели превосходно.
Иринья, мать Алексашки, запрещала ему даже приближаться к кузнице, из трубы которой валил чёрный дым и днём, и белыми ночами, и откуда доносился стук кузнечного молота, иногда превращавшийся в мелодичный звон — когда гишпанец ковал клинки. Но Ильина-младшего словно нечистый тянул на окраину Архангельска; усевшись на пригорке напротив дверей кузницы, он мог часами слушать упоительный звон металла, который в летней тишине казался ему небесными колоколами.
Конечно же Ворон приметил Алексашку. Он вообще всегда был настороже, словно ждал неожиданного нападения. Однажды гишпанец открыл дверь кузницы и буднично сказал:
— Заходи…
С той поры они и подружились, если можно назвать дружбой приятельские отношения юнца, у которого ещё молоко на губах не обсохло, и зрелого мужчины, видавшего виды. Разговаривали они немного, — Ворон был молчуном — и больше по делу; иногда кузнецу требовался помощник (подержать там что-то, принести, ударить несколько раз молотом в нужном месте заготовки, покачать кузнечный мех), и Алексашка с удовольствием делал всю эту работу. Ему нравилась атмосфера кузницы, сильно отличавшейся от неспешного и унылого времяпрепровождения в отцовской лавке, где Ильину-младшему опытные лавочные сидельцы и приказчики на живых примерах преподавали азы мелочной торговли.
Огонь в горне просто завораживал Алексашку; а уж процесс ковки, когда раскалённая докрасна полоса металла под ударами молота брызжет во все стороны яркими искрами, и вовсе приводил его в немое восхищение. Иногда впечатлительному юноше казалось, что гишпанец не от мира сего. Освещение в кузнице было слабым (всего-то одно оконце, забранное слюдой) и красноватым благодаря пылающим углям, и на фоне огнедышащего горна Федерико с его резко очерченным профилем и орлиным носом был похож на демона, изгнанного из ада.
Но больше всего Алексашка восхищался ножом гишпанца. Такого чуда ему никогда не доводилось видеть, хотя у отца, которому в молодости пришлось повоевать, было много клинков — Ильин-старший питал слабость к холодному оружию, и приобретал (большей частью у иностранных моряков) ножи и сабли разного вида. Все его приобретения были развешаны на стене горницы, и Демьян Онисимович с гордостью демонстрировал экзотическое оружие своим гостям. Их бурные восторги были для Ильина-старшего что елей на сердце.
К большому огорчению Алексашки, ему запрещалось даже прикасаться к отцовской коллекции, хотя для приучения отпрыска к воинскому делу Демьян Онисимович нанял стрельца — времена стали опасными, и каждый купец должен был уметь постоять за себя и своё дело. Сабельку Алексашке поначалу выдали потешную, тяжёлую и тупую, а вот занимался с ним стрелец на полном серьёзе, гонял его до седьмого пота. Ильин-младший долго ходил в синяках и ссадинах (рука у стрельца была тяжёлой, а сабля, хоть и тупая, била по рёбрам очень больно), пока не приспособился. Ему здорово помогла его отменная реакция; он перемещался с такой скоростью, что у стрельца, сорокалетнего мужика, в глазах рябило.
Спустя год после начала обучения приёмам сабельного боя уже Алексашка начал гонять своего более медлительного наставника, как борзая зайца. Тогда стрелец дал ему настоящую саблю. И вот тогда Ильин-младший понял, что оружие — не игрушка, и его мальчишеские прыжки-ужимки не годятся. Дабы выжить в бою, нужно каким-то образом совместить мастерство во владении оружием, страх за свою жизнь и ярость, переходящую в бесстрашие, что по молодости не всегда удаётся. Алексашка это понял, как только получил настоящий сабельный удар. Конечно, рана была пустяшная — всего лишь неглубокий порез, но боль быстро всё расставила на свои места.
После этого Алексашка стал драться по-иному: не сказать бы, что хладнокровно, но с опаской; он не лез по-глупому на рожон, руку с саблей держал как учили, и нападал лишь тогда, когда был уверен в благополучном исходе атаки. Стрелец был доволен; именно этому, кроме фехтовальных приёмов, он и старался научить своего подопечного.
