Маркитант Его Величества - [14]

Демьян Онисимович промышлял на Варзуге три сезона. А затем с успехом занялся торговыми делами, благо, капитал на жемчуге он скопил вполне приличный, ведь цена поморского жемчуга, который добывался в реках Варзуге, Солзе, Ваймуге, Умбе, Кеми, Коле была более двадцати гульденов за жемчужину, а были и такие экземпляры, которые стоили и все пятьдесят. Да и в Поморье жемчуг пользовался большим спросом. Им украшали не только женские одежды, но и мужские. Широкий воротник из жемчуга, иногда шириной в три пальца, был главным украшением мужского костюма. Шитые жемчугом воротники, кафтаны-охабни, унизанные жемчугом сапоги у мужчин, не были чем-то из ряда вон выходящим. Поморский речной жемчуг получил распространение даже в Москве; он шёл на украшение патриарших риз и царских одеяний.

Ильин не оставил заветное место на Варзуге. Только теперь он нанял артель для добычи жемчуга, а её атаманом поставил верного человека — Фомку, брата Овдокима. Артельщиков Демьян Онисимович не обижал, — платил, не скупясь, вовремя снабжал их съестными припасами и разным барахлишком, — поэтому тайну промысла они хранили свято, тем более что Ильин заставил их поклясться на кресте. Кроме того, у Демьяна Онисимовича было четыре тони[20] и соляной промысел — небольшой, но приносивший солидный доход; соль для рыбаков всегда нужна, да и в домашнем хозяйстве она незаменима.

— Проголодался, поди? — ласково спросила мать.

— А он завсегда голодный, — фыркнула Ховронья.

— Брысь под лавку, крошечка-хаврошечка! — беззлобно откликнулся Алексашка.

— У-у! — замахнулась на него веником Ховронья. — Басурман!

— Хватит вам… — Мать поставила на стол в углу поварни «латку» с запечённой треской и сказала: — А поешь, поешь… Вишь-ко, какой ты у меня большой вымахал.

— Велика фигура, да дура! — сердито сказала Ховронья.

— Ладно тебе, не злись, — примирительно ответил Алексашка. — Я ведь пошутил.

— Сам ты охломон, и шутки твои дурацкие… — Ховронья обиженно надулась.

— Ну прости, сестрёнка, виноват.

— Да ну тебя…

Ховронья занялась шанежками, — как раз тесто подоспело, — а Ильин-младший жадно набросился на треску. Мать готовила её по-особому, с травками, поэтому рыбка была удивительно ароматна, и Алексашка умял довольно-таки большую рыбину быстро — как за себя кинул. А затем, выпив кружку «кёжа», горячего ягодного киселя, отправился на боковую — от сытости начали глаза слипаться…

На следующий день Алексашка поднялся раньше всех — нужно было открывать лавку. Быстро пожевав на поварне, что под руку попалось, он вышел на улицу и направился к берегу Двины, где находилось торговое заведение Ильиных. Отец очень удачно выбрал место для лавки — посреди ярмарочного торга. Доходное место обошлось ему в немалую копеечку, но оно стоило того. Ярмарочная торговля в Архангельске проходила непосредственно на берегу реки, а также на пристани, плотах, а иногда и прямо на судах. Архангельская ярмарка длилась обычно три месяца — с июня до сентября. Осенью торговый бум спадал.

Рынком служила площадь возле пристани. В период навигации вся Двина у города была сплошь заставлена судами разных величин и наименований: поморскими раньшинами, шняками, соймами, двинскими ускоями и паусками, шитиками, холмогорскими карбасами, пинежскими обласами, лодками-осиновками, еловками… А ещё были суда иноземные — аглицкие, голландские, швенские, гамбургские, бременские, датские.

Поморы везли рыбу с дальних берегов и грузились хлебом, солью, лесом. Иноземные суда увозили в Европу сало, мясо, масло, лен, пеньку, коноплю, хлеб, кожи, поташ, смолу, ворвань, мёд, воск, рыбу, рыбий клей, свиную щетину… А уж за пушнину, особенно за шкурки «царя мехов» — соболя, европейские купцы едва не дрались.

Россия не имела своего морского флота, поэтому почти вся внешняя торговля в северных морях находилась в руках иностранцев и осуществлялась на их судах. Европейские купцы привозили изделия из золота и серебра, посуду, галантерею, москательные и аптекарские товары, вина, пряности (особенно перец разных сортов), изюм, инжир, лимоны, чай, сахар, шерстяные и шёлковые ткани, писчую бумагу, краски, белила, иголки, булавки…

Добрая половина архангельского люда находило работу на рынке. Даже бабы — по местному «жонки» — были заняты выгодной подённой работой. Часть их занималась промывкою на плотах крепко просоленной трески, а часть расселась у наскоро сбитых столиков и прилавков с ходовым товаром: шерстяными чулками, перчатками и рукавицами, сапогами, овчинными полушубками, ситцем, носильным платьем в виде готовых красных рубах… Торговали они и самодельными компасами — «матками», как называли их поморы. Много продавалось разной деревянной посуды, попадались и книги, стоившие очень дорого; на них спрос был большой, но только не каждому они были по карману.

Время близилось к весне, и рынок ожил, проснулся от зимней спячки, благо солнышко начало пригревать прямо с утра. Люд возле прилавков толкался разный: и рослые поморы-кемляне, и сумляне, раздобревшие на треске и чистой, не тяжёлой работе, и робкие с виду жители Терского берега… Застенчивый коренастый лопарь — саам — пытался скостить копеечку с какого-то товара, но разбитная торговка с таким напором трещала языком, что он махнул рукой и отсыпал ей денег столько, сколько она просила.