Марки. Филателистическая повесть. Книга 1 - [4]

Оказалось также, что Фурцель приехал в Россию, чтобы открыть тут большое хозяйство. Он сам построил себе каменный дом, не прибегая к совету наших умельцев-мастеров. Работает он в поле и в доме с утра до вечера, никуда не ходит и мало с кем разговаривает. Фурцель вообще старается всё делать сам, без посторонней помощи. Оттого любая работа у него выходит быстро и хорошо. Это вызывает нелюбовь к нему местных жителей. Они его считают за колдуна, потому что у самих нерехтинцев часто дело не клеится. Когда я спросил Фурцеля, не знает ли он такого Крякутного, великого русского изобретателя воздушных шаров, тот только головой покачал.

Живу я, дорогой Александр Степанович, теперь очень хорошо. Однако же дорого. Чего-то мне не хватает, сам не пойму, чего. Думаю, нету в немцах нашей широты характера и душевности. Цикл моих повестей продвигается трудно. Зато из моего окна открывается живописный вид на зелёные, набирающие силу, всходы. Значит, жнивья в этом году будет много.

Засим шлю низкий поклон вам из Нерехты

Ваш А.М.Г.

Письмо третье

Здравствуйте, дорогой Александр Степанович. Вот решил засесть за новое письмо к Вам. Живу я теперь просто замечательно. Я сильно поправил здоровье и больше не кашляю. Однако у меня трудности с одеждой. Пальто, рубаха и брюки на мне больше не застёгиваются. Видно, Анна Амалия их неправильно постирала. Я беру пшеничную булку, обильно мажу её маслом и потом в холщовых штанах и русской рубахе с отворотом и с булкою, подобно Льву Толстому с картины «Лев Толстой на пашне», иду гулять. Русские рубашки с отворотом — прекрасно проветривают тело, которое не сильно воняет, если вспотеешь. Целыми днями я дышу свежим воздухом, разговариваю с жителями. Потом спешу к обеду. Опаздывать у немца не принято.

Нерехтинцы полюбили меня всем сердцем, а я полюбил их. Я перенял их привычку подолгу размышлять вслух о мировых проблемах. Мы часто разговариваем прямо посреди дороги о жизни и несправедливости её. Местный народ любит гулянье, игры, забавы, кулачные бои, драки кистенями. Во время последнего кулачного боя насмерть забили троих. Но и обидчикам досталось — их избы спалили вместе с бабами и ребятишками. Я, конечно, ещё изображу в своих рассказах жизнь русского крестьянства.

Фурцеля, однако ж, сильно не любят и хотят его поля уничтожить. «Кабы дом имел, как Фурцель, в поле б не ходил». Такая есть у нерехтинцев поговорка. «Жить фурцелем» означает бить баклуши, попусту тратить время.

В последнее время я немного провожу времени в поисках Крякутного. Поиски его так меня ни к чему и не привели. Быть может, вы и были правы, говоря, что факт его существования — выдумка. Меня стала больше занимать мысль: над чем ночами трудится мой хозяин? Посему я наблюдаю за немцем и его таинственными занятиями. У него есть одно весьма странное увлечение. Он построил сарай во дворе и держит там голубей. Пользы от этого голубиного сарая — никакой, один помёт. Иногда Фурцель выпускает голубей на волю. Тогда голуби начинают летать над его домом. Он подолгу смотрит на кружащихся птиц. И есть у Фурцеля одна любимая голубка с привязанной к ноге ленточкой.

Нерехтинцам такое странное увлечение понравиться никак не может, многие думают, что птицы заговоренные. Думают, Фурцель знает язык птиц.

Однажды ночью мне удалось наблюдать следующую сцену. Меня разбудил плач, доносившийся с хозяйской половины. Я вышел в одном исподнем в тёмные сени. Из-за двери, где проживает Фурцель, раздавались стоны и причитания. Потом промяукало какое-то животное. Очевидно, за этими красивыми дверями скрывается какая-то страшная тайна. Я сумел различить, что плач был женский, а мяуканье — кошачьим.

Затаившись у холодной печи, я стал вслушиваться в ночные шорохи. Вначале всё было тихо. Не прошло и пяти секунд, а возня и разговоры то возникали, то пропадали вновь.

Я сумел догадаться, что мужской голос принадлежит Фурцелю. Следуя законам логики, оставалось предположить, что женский голос был Анны Амалии.

Сам разговор мне не удалось разобрать, поскольку он вёлся на немецком языке. Стук собственного сердца и холодный пол, на котором ваш покорный слуга стоял босыми ногами, не позволили уловить суть беседы. Мне пришлось прервать моё дознание и вернуться в кровать. Как и полагается писателю, описывающему нравы людей, я никогда не расстаюсь со своим рабочим блокнотом. Поэтому я сразу положил на бумагу события той ночи для последующего расследования.

Нутром чувствую: за всем этим кроется какая-то загадка.

Низко кланяюсь вам

Ваш А.М.Г.

Письмо четвёртое

Ну, дорогой Александр Степанович, и задали вы мне задачку. Спешу описать Вам события последних дней.

Началось всё с того дня, когда поля нашего Фурцеля подожгли нерехтинцы. Чувствуя в Фурцеле опасного преступника, крестьяне взялись за оружие, за вилы, топоры и лопаты. Они перешли от слов к делу и предали огню фурцелев хлеб.

Как ни странно, Фурцель и ухом не повёл.

— Мы давно этого от ваших русских мужиков ожидали, — сказала мне Анна Амалия за завтраком. — Мой муж очень даже заранее большую часть урожая припрятал в укромном месте. Сгоревшее гумно полупустое стояло.