Марк Шейдер - [6]

«Пежо», конечно, отличная машина, если она новая, только что с конвейера, и если вы ездите на ней по дорогам. Трассам, автострадам, шоссе – я имею в виду ДОРОГАМ.

Не грунтовым дорогам.

Не проселочным дорогам.

Иногда мне кажется, что есть смысл придумать какой-нибудь новый дорожный знак или, скажем, просто указатель: «ЭТО – ДОРОГА!» Ну, там, для иностранцев каких-нибудь. Будут тут возить, к примеру, немцев, показывать им «инвестиционные перспективы украинской угледобывающей промышленности», и начнут немцы спрашивать: «Где дорога? Где дорога? Почему нас не везут по дороге?»

ВОТ ДОРОГА!!!

Другой тут нет, не было и не будет.

И я старательно выруливаю по колдое*нам в поисках шахты, где произошла авария.

Официально моя должность называется «координатор действий по предотвращению и уменьшению негативных последствий экстренных ситуаций на угледобывающих предприятиях со стороны концерна „Западдонбассуголь»». Последние слова означают, что если где-то возникнет «конфликт интересов», то я всегда буду отстаивать сторону шахты. Собственно, в этом суть моей работы.

Моя задача – хорошо считать. Я беру количество людей, погребенных под завалом (А), по их возрастам прикидываю, сколько в среднем они еще проживут, если их вытащат (В), и умножаю на две постоянные – пожизненная пенсия шахтеру, пострадавшему в забое (Х) и единовременная выплата семье погибшего (Y). Это простая арифметика. Если А х х В х Х больше, чем А х Y, – шахтеры остаются в забое.

Навсегда.

Живыми они стоят дороже.

Вы не поверите, сколько шахтеров гибнет каждый год.

На уголовное дело достаточно двух кубов раствора или одной десятой грамма сухого веса ацетилированной ширки.

Есть масса вещей, которые оперу ОБНОНа необязательно делать. Скажем, ему необязательно наезжать на наркоторговцев в нерабочее время и сбивать с них бабло за право работать на его территории. И ему совсем необязательно отслеживать гастролирующих пушкарей и вышибать их со своей территории вовсе. И ему прямо запрещено потихоньку таскать конфискованную наркоту из вещдоков и перепродавать ее.

Но это не значит, что ничего этого опер не станет делать.

Каждый человек, хоть что-то сделавший для другого человека, своей страны или всего человечества, начинает думать, что он имеет на что-то право, – я имею в виду, на что-то большее, чем он получил. Когда ты годами работаешь по ночам и без выходных, жрешь землю для того, чтобы словить еще одного нарика, чтобы детям было спокойнее ходить по улицам, и получаешь за это какие-то гроши – ты начинаешь думать, что страна тебе задолжала.

Она ведь не станет беднее от того, что какой-то наркоторговец раскошелится за право работать в этом районе. Все равно ты его посадишь, когда соберешь достаточную доказательную базу.

Вы можете попробовать рассказать мне о законе, о том, что сотрудник правоохранительных органов должен защищать его, а не нарушать, о том, что закон один для всех.

Знаете, что я вам отвечу: закон един, но с разных сторон этот единый закон выглядит по-разному. Невозможно знать то же, что знаю я, и относиться к закону так же, как относитесь вы.

Попробуйте.

В нашем районе завелся парень, падкий на сопротивляющихся женщин. На языке штатских это называется «насильник». Знакомился с бабой, затаскивал ее к себе, трахал, а после этого грозился, что, если она кому-нибудь расскажет о случившемся, – он ее порешит. Такое случается сплошь и рядом. Вы удивитесь, если узнаете, скольких женщин насилуют в мире каждый день.

И вот одна из девок, которых этот приятель трахнул – назовем ее «Ханна», – приходит к нам, пишет заяву и готова его опознать. Вам надо дополнительно пояснять, что это – самый смелый поступок, который я встречал в своей жизни? Она пришла к нам сразу, не подмываясь, и сдала все анализы. Весь райотдел считал ее лучшей заявительницей в истории сто семнадцатой статьи.

Ее слово против его, и суд назначает экспертизу ДНК. Экспертизу проводят в каком-то там хитровые*ном институте под Одессой и говорят, что да, это он. Результаты положительные.

Я еду в Одессу за результатами (они не пришли почтой, и мы не поняли почему), а директор института говорит, что экспертиза очень дорогая, и, чтобы забрать результаты и посадить нашего друга, мы должны заплатить им двадцать штук.

Двадцать тысяч гривень.

Четыре тысячи долларов.

Три тысячи пятьсот евро.

Директор преданно смотрит мне в глаза, аккуратно укладывая результаты анализа в сейф: «Привезете деньги – получите результаты». Государство никогда не раскошелится на такую сумму, просто чтобы посадить насильника. Заявительница не соберет этих денег, даже если за них можно было бы вернуть назад день изнасилования и переиграть все. Это тупик. Наш друг будет ходить каждый день на работу и с работы, посещать кафе и знакомиться там с девушками – он будет жить в свое удовольствие. Мы будем пасти его, сколько нам угодно, но мы не сможем его посадить за то, что он сделал.

Вы еще не забыли о законе?

Мы сломали ему нос, два ребра и правую лодыжку, и он был благодарен нам за отбитые почки, потому что мы хотя бы оставили на месте его яйца.

Когда ты попадаешь сюда, с законом внутри тебя что-то происходит. Ты становишься немного другим, и ничто уже не вернет тебя прежнего.