Марк Красс - [19]

— Я не про то говорю. Митридату ведь служат наши братья…

— Постараемся не сталкиваться с ними лицом к лицу. Уж я отличу понтийский корабль от киликийского.

— Если хорошо платит, придется наниматься к Лукуллу. В море совсем не осталось торговых кораблей. Я две недели плавал по Золотому морю и ничего стоящего, кроме рыбачьих лодок, не встретил. Теперь вот в проклятой таверне пропиваю последние денарии[8]. Так сколько еще дней флот Лукулла будет стоять в Александрии?

— Я этого не знаю. Известно лишь, что у него какие-то дела с египетским царем.

— Знаем мы эти дела: Лукулл трясет царскую казну, чтобы выдать нам жалованье.

Такое объяснение вызвало дружный довольный смех пиратов.

Римляне еще некоторое время прислушивались к их болтовне, но больше ничего интересного не услышали.

— Слыхал? — прошептал Сервий. — Лукулл в Египте.

— Не понимаю, какое отношение все это может иметь к нам.

— Ну как же! Красс соединится в Александрии с флотом Луция Лукулла, и вместе с ним мы достигнем Греции.

— Но ведь это огромный крюк! Отсюда до Александрии плыть дольше, чем до Афин.

— Но меньше риска попасть в лапы Митридата или пиратов. И прекрати со мной спорить, Децим, принимать решение все равно Марку Крассу, а не нам с тобой. Доедай устриц и пошли отсюда.

Луций Лукулл

— Вижу Фаросский маяк, — привычно возвестил лоцман. Красс долго вглядывался во тьму, но смог увидеть лишь красную точку, излучавшую непонятный мерцающий свет.

— Это костер наверху маяка. Его свет отражается металлическими зеркалами на большое расстояние, — пояснил лоцман. — К острову мы подойдем на рассвете, и ты, доблестный Красс, сможешь насладиться великолепным зрелищем: одно из семи чудес света в лучах утреннего солнца.

Римлянин удивленно взглянул на лоцмана: он не ожидал проявления сентиментальности от старого морехода.

— Это зрелище меня давно не волнует, я видел маяк сотни раз, — как бы оправдывался моряк. — Ты же, Марк Красс, увидишь его впервые и вряд ли останешься равнодушным. Если не вид маяка, то стоимость сооружения удивит любого. Он обошелся Птолемеям в восемьсот талантов[9]. Скажи, есть в Риме здание дороже Фаросского маяка?

— Наверно, нет. Впрочем, я не приценивался, — усмехнулся Красс.

Если у Марка Красса и были сомнения насчет неповторимости и величия Фаросского маяка, то они развеялись утром. Маяк представлял собой громадную башню на вершине одинокой скалы. Снаружи башня была облицована белоснежным мрамором. В свете утренней зари это колоссальное сооружение высотой в 120 метров казалось легким и воздушным. Пока Красс любовался одним из семи чудес света, к его флоту приблизились два корабля. Словно сквозь сон римлянин услышал мощный бас, перекрывающий шум волн:

— Царь Египта Птолемей желает знать, кому принадлежат корабли и зачем они здесь.

— Я, Марк Лициний Красс, прошу позволения повелителя войти в гавань Александрии, чтобы передать мои корабли в руки легата Суллы Луция Лукулла.

Красс замолчал, боясь услышать в ответ: «не знаем человека с таким именем» или «он уже уплыл». Римлянин сомневался в достоверности сведений Сервия и Децима, которые те подслушали из беседы морских разбойников.

— Переходи на наш корабль, Марк Лициний Красс. Я отвезу тебя к Лукуллу, — прозвучал все тот же бас, на этот раз несколько мягче. — Твой флот пусть следует за вторым судном. Оно укажет стоянку в Малой гавани.

Конечной целью морского путешествия Красса был остров вблизи города. Корабль причалил прямо к мраморным ступеням, ведущим к огромному красивому зданию. На каждой ступени стоял воин.

— Что это? — Красс указал рукой на здание.

— Дворец царя Египта, — ответил сопровождавший его грек.

— Ты хочешь сказать, что Луций Лукулл живет в царском дворце?

— Легат Суллы — единственный чужеземный военачальник, который удостоился подобной чести.

Луций Лициний Лукулл оказался молодым человеком — в ту пору ему было тридцать два года. Стройный, худощавый, с глазами мудреца и несколько женственным лицом, над которым, видимо, только что потрудились прославленные на весь мир египетские косметологи, — таким увидел легата Марк Красс. Судя по всему, Лукулл считал окружавшую восточную роскошь привычной и должной. Если бы не римское одеяние, его вполне можно было бы принять за царя Египта.

Лукулл крепко обнял Марка Красса, когда узнал, кто он такой и зачем здесь.

— Рад, очень рад. Египет дал мне многое, но лучшее приобретение за все время пребывания в Александрии — это ты и твой флот. У меня так мало римлян.

Красс коротко рассказал о своем пути от испанской пещеры до Александрии. При этом ему показалось, что Лукулл совершенно не слушает, а думает о чем-то своем. Как удивительно быстро восторг от встречи с соплеменником на чужбине сменился на лице Лукулла маской скучающего аристократа!

Чтобы проверить свои сомнения, Красс закончил рассказ вопросом:

— Правильно ли я поступил, что ушел от Квинта Метелла?

Лукулл улыбнулся:

— Твоя единственная глупость — покупка зерна в Беренике. Птолемей дает мне столько хлеба, сколько смогу увезти. Этого добра в Александрии всегда в избытке. Мне довелось слышать любопытную легенду по этому поводу. Когда Александр Македонский поручил Динократу из Родоса начертить план будущей Александрии, у того под рукой не оказалось мела. Тогда архитектор наметил контуры городских стен мукой. С тех пор город не знает недостатка в продовольствии. Впрочем, покупая пшеницу в Беренике, ты этого не знал.