Марк Бернес - [7]

А. Новопольцева в "Комсомольской правде" пишет: "По словам плачущей матери, за все 44 года своей жизни Жан работал от силы лет пять. Красивый мальчик, а потом и красивый мужчина, он, оторвавшись от дома, всегда жил в квартирах своих жен, которые в отличие от него умели зарабатывать деньги. Когда же его нынешняя, четвертая жена Ирина потеряла работу, Жан "нашел выход": предложил матери разменять двухкомнатную квартиру. Когда у него будет свой угол, он сможет его сдавать - то есть наконец-то самостоятельно зарабатывать. Как "настоящий" мужчина.

- Ну как я могу уехать из этого дома? - сокрушается Лилия Михайловна. - Здесь фотографии, архивы, здесь все осталось так, как было при жизни Марка, сюда приходят его друзья, на подъезде висит мемориальная доска...

Сын упорно стоит на своем: он не хочет жить в музее. Одна из двух комнат принадлежит ему, и он может делать с ней все что захочет. Чтобы окончательно утвердиться в своем праве на комнату, Жан подал в суд на раздел лицевого счета. "Свою" комнату Жан закрыл на ключ, предварительно выбросив оттуда все вещи родителей, вплоть до мебели. В прихожей у него есть свой стенной шкаф, летом он привозит сюда зимние вещи, зимой - летние. В иных случаях к матери он не заходит...

Как-то после прихода сына Лилии Михайловне пришлось подать заявление в милицию. В ответ на очередной отказ разменять квартиру Жан разбил на матери очки, сокрушил стеклянный столик, пригрозил разбить и все остальное в доме, а после сказать, что она это сделала сама. Так он и написал в отделение милиции, откуда ему пришла повестка: "Моя мать психически ненормальна, сейчас у нее обострение болезни, вот она и крушит все у себя в квартире..."

Как признается сама Л. Бодрова-Бернес: "Я, конечно, виновата, что он такой. Я не смогла заставить его работать. Физически не смогла...".

Суд между матерью и сыном должен был состояться 13 октября.

Дочь Марка Бернеса Наташа закончила восточный факультет МГУ. Одно время работала в издательстве "Детская литература". Вышла замуж за студента нефтяного института, родила сына, которого в честь деда назвали Марком. Однако затем брак распался. Через несколько лет Наташа вышла замуж повторно - на этот раз за американца, который был старше ее на 10 лет. Вместе с сыном переехала в США. Но и этот брак не принес ей счастья. Вскоре муж привел в дом молодую девицу, и Наташа из дома ушла. Сейчас она по-прежнему живет в Америке, имеет хорошую работу. А ее 22-летний сын Марк Бернес служит в американской армии по контракту.

Нож в сердце Марка Бернеса

Несмотря на то, что эта история похожа на легенду, она на самом деле имела место в 1958 году. Все началось в городе Котласе, который в те годы был известен как крупный пересыльный пункт северо-восточных лагерей европейской части России. После разоблачения "культа личности" Сталина и передачи лагерей из ведения МВД в подчинение Министерству юстиции волна освобождений заключенных приняла массовый характер. Вместе с "политическими" на этой волне на свободу вышли и тысячи уголовников, которые использовали любые средства, чтобы оказаться на свободе. "Высшим пилотажем" считался побег, известный как "уйти за сухаря". Это значило побег из-под стражи с помощью подмены. Происходил такой побег внешне просто: большесрочник на пересылке предлагал другому зеку, которому оставалось сидеть немного, откликнуться вместо него при вызове в этап. Если это предлагал блатной или вор в законе, то отказать ему было рискованно и подмена тут же осуществлялась. На сопроводительных документах менялись фотокарточки, и люди отправлялись в разные стороны. Подобным образом осенью 1958 года на свободу вышел человек, в блатном мире известный под кличкой Лихой. И ничем бы не прославился этот вагонный ворюга, если бы на запасных путях железнодорожного вокзала в Котласе не сел он играть в буру с тремя бывшими зеками, освободившимися из лагеря вместе с ним.

Карточная игра для блатного дело святое, не случайно колода карт на их языке именуется "библией". Играть в карты (или стирки) умел в те годы каждый уважающий себя блатной. Шулеры и виртуозы игры пользовались в преступной среде непререкаемым авторитетом. Карточный долг предполагал обязательность своего погашения в самый короткий срок, и если это не происходило, задолжавший недолго оставался живым - любой урка обязан был его убить как нарушителя святого правила.

Каждый из четырех уголовников, садясь в вагоне за карты, прекрасно знал об этих "правилах", которые никогда заранее не оговаривались, а существовали как само собой разумеющиеся. Игра шла честно в течение нескольких часов и по накалу страстей не уступала любому спортивному состязанию. Другое дело, что ставки в этом соревновании были слишком высоки.

Когда под вечер Лихой выставил на кон последнее, что у него было, золотые женские часики, которые увел прошлым днем у молоденькой студентки в привокзальном буфете, в глубине души уже знал, что и эту ставку он благополучно спустит в руки соперников. Есть у блатных такое свойство заранее чувствовать наличие фарта или его отсутствие. Однако, как и всякий азартный игрок, остановиться и выйти из игры Лихой уже не мог. Поэтому, когда часы благополучно перекочевали в руки нового хозяина, Лихой внезапно пошел ва-банк - предложил играть "на пятого". Для рядового советского обывателя подобного рода игра была явлением неизвестным, хотя многие жители нашей необъятной страны в те годы сталкивались с ее последствиями. Выражалось это в следующем: проигравший в карты уголовник в последней ставке ставил на кон чужую человеческую жизнь (пятую по счету, если в игре участвовали четверо) и, проиграв кон вновь, шел исполнять святое правило возвращать проигранное. Для этого использовался примитивный жребий - мелом рисовался крестик в местах большого скопления людей (на сиденье в транспорте, в кинотеатре и т. д.). Человек, севший на это меченое место, невольно становился приговоренным к смерти. Далее все было делом техники, а именно - техники владения ножом. И как гласит народная молва - после широкой амнистии в 1953 - 1957 годах количество убитых с помощью ножа рядовых советских граждан заметно выросло в сравнении с предыдущими годами. Как отголосок этого было то, что среди тогдашних мальчишек была такая мода - ради смеха метить мелом сиденье в транспорте и наблюдать, как шарахаются от этого места взрослые люди.