Марк Алданов - комментатор русской классики - [36]
Конечно, не случайно, что один из любимых персонажей Алданова, Вермандуа, при всей нелюбви к человеку Достоевскому и утверждению, что он «чужд христианским настроениям», проявил поистине христианское человеколюбие к Альвера. Это выразилось в разных поступках, от пересылки денег и помощи с адвокатом, до высоких слов, «исполненных человечности», на суде. Писатель, ослепленный желанием сделать добро, даже не мог помыслить, что защищаемый им молодой человек легко мог стать его же убийцей. Кстати, именно в речи на суде Вермандуа, с известными «коммунистическими симпатиями», попытался объяснить, что изменилось в психологической атмосфере после Первой мировой войны, за четыре года которой «люди привыкли к мысли, что убить человека очень просто»[296]. Он в меру своих возможностей хотел помочь в деле спасения Альвера.
Автор нескольких развернутых публикаций на тему «Алданов и Достоевский», Ж. Тассис пытается выяснить, почему «всем другим романам Достоевского Алданов предпочитал именно «Преступление и наказание». Исследователь, отвечая на вопрос, зачем Алданов занимался «тематической транспозицией» и сочинял «гипертексты» на основании этого романа, утверждает: «Потому, что философия, иллюстрированная в этом романе, его не только не убеждала, но и раздражала»[297]. Тассис ссылается на статью «Черный бриллиант», где Алданов, как допускает, что было бы, изобрази Достоевский каторгу: «Тогда “Преступление и наказание” по моральной тенденции должно было бы приблизиться к “Воскресению” Толстого. Но это вызвало бы совершенную путаницу во всем замысле романа и, вероятно, в душе его автора. Философская идея очищения страданием, одна из самых искусственных и злополучных мыслей Достоевского, своевременно пришла ему на помощь, - дала возможность как-то отвязаться от проблемы Раскольникова»[298]. Но швейцарский ученый, как нам кажется, недооценивает реакцию Алданова. Он пишет: «...Идея очищения страданием очень раздражала Алданова, который иногда был склонен сводить к ней всю философию Достоевского.». Со слов Тассиса, «Алданов как-то упрощает моральное развитие Раскольникова и полагает, что к раскаянию приведет его страдание на каторге»[299]. Однако реальными текстами Алданова, цитатами из его речей это не подтверждается.
По мнению швейцарского исследователя, в «Начале конца» Алданов «прямо создает свой вариант Раскольникова, чтобы показать всю нелепость поведения убийцы в романе Достоевского» и «придает своему тексту метатекстуальную функцию»[300]. Но нас беспокоит вопрос, зачем Алданову мог понадобиться двойник Раскольникова и неужели им могла двигать только мотивация «метатекстуальной функции»? Если учесть контекст романа, ощущение состояния на краю пропасти, наполненность атмосферы ненавистью, то должно стать понятно, что вариант современного Раскольникова представлен не для того, чтобы играть в литературные игры с Достоевским. А для того, чтобы признать тупиковость развития европейской цивилизации, которая выращивает убийц, подобных Соколовичу и Альвера.
Тассис совершенно справедливо различает дистанцию между Альвера и его автором: «Алданов не верит в идею, развитую в статье молодого человека.», но другие его суждения более чем спорны. «Алданов считал, что Достоевский зря защищал своего героя»; главная задача Алданова «заключается в том, чтобы обесценить персонажа-убийцу, лишить его каких-либо положительных черт, какой-либо привлекательности. Алданов приложил все усилия для того, чтобы принизить Альвера и исключить какое-либо проявление жалости к нему со стороны читателя. Он сознательно и последовательно рисует портрет подлого и отталкивающего убийцы. отличается от Раскольникова тем, что ни когда не испытывает ни малейшего угрызения совести»[301]. В финале своей работы Ж. Тассис полагает, что Алданов «крайне упростил, сделал схематичным персонаж Раскольникова. Он стер все его сомнения, вопросы, сократил его рассуждения, лишил его трагизма. Сложному Раскольникову он противопоставляет упрощенного, неглубокого и отталкивающего Альвера. Но его комментарий к “Преступлению и наказанию” отлично выражает амбивалентность отношения эмигрантского писателя к творчеству великого писателя XIX века»[302]. Однако в этом выводе нет понимания образа Альвера с учетом контекста романа и всего творчества Алданова. Вопросы возникают уже у нас. Почему Алданов должен сердиться на Достоевского за желание помочь Раскольникову? И зачем ему столько старания в обрисовке образа второстепенного отрицательного героя? Не желая приукрашивать отношение Алданова к Достоевскому, попытаемся дополнить существующие анализы.
Обращение Алданова к Достоевскому не прекратилось и после Второй мировой войны. Более того, в послевоенном романе Алданов впервые создает образ самого Достоевского. В.А. Туниманов полагает, что Алданов, выведя писателя персонажем романа «Истоки» (1950), после неудачи с биографией Достоевского «отчасти взял реванш»
