Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [92]

— Он быстро пройдет,— девушка решила меня успокоить.

— Но ты забыла другое: я осужден Особым Совещанием НКВД СССР и считаюсь политическим преступником.

— Какой ты политический преступник? — Наташа засмеялась.

— Это ты так считаешь, но другие иного мнения.

— Я тебя не понимаю: и что из этого следует?

— Из этого следует, что мой срок действительно заканчивается в следующем году, но это не означает, что меня освободят.

— Почему? — Наташа сделала удивленное лицо.

— Я знаю сотни зэков, у которых срок кончился в военные годы и которые остались в лагерях «до особого распоряжения».

— Но сейчас не война, Генри.

— Войны нет, но порядки остались прежние. И кто знает, может быть, завтра пошлют меня по спецнаряду в другой лагерь. Что будет тогда? Я не имею права портить твою судьбу.

(Я оказался прав. 26.10.1948 г. вышла директива МГБ СССР и Прокуратуры СССР, согласно которой органы МГБ были обязаны вновь арестовать государственных преступников, уже отбывших наказания и освобожденных после ВОВ. Им предъявили прежние обвинения. Если не будут получены данные об антисоветской деятельности — дела передавать в ОСО для применения к арестованным ссылки на поселение. Многие из тех, кто в прошлом отбыл свой срок по 58-й статье, были вновь арестованы и осуждены. Меня спасло то, что я в это время уже стал спецпоселенцем).

— И что ты советуешь, Генри? — на меня смотрели грустные глаза.

— Если человек порядочный — выходи замуж. Пойми — на меня плохая надежда. У меня есть жизненный опыт.

— Но я же его не люблю.

— Очень многие выходят замуж не по любви. Это придет позже.

— А ты на меня не обижаешься?

— Нет. Для меня самое главное, чтобы тебе было хорошо и жизнь твоя складывалась счастливо. Это важнее, чем мои чувства к тебе.

— Ты хороший, Генри,— Наташа обняла меня.— Мне будет очень нелегко забыть тебя. Давай поцелуемся на прощание.— Она поцеловала меня долгим и страстным поцелуем в губы и на этот раз не отстраняла мои руки.

Больше я ее не видел. Через день она уехала со своим капитаном в Йошкар-Олу.

Я ее понимал. Она должна была, как Мила и Валя, устроить свою судьбу. В этом Богом и людьми забытом месте, каким было Кузьмине, это, возможно, был для нее единственный шанс, который нельзя было упустить.

Гарканов находит свою любовь. Ира

С приходом Виктора Гарканова работать в стационаре стало легче. Правда, от писанины он меня не освободил, но зато выполнял все назначения профессионально, особенно перевязки и разные инъекции и вливания. Как-никак он был военным фельдшером и работал на фронте.

Когда проводились медосмотры вновь прибывших зэков или тех, которые отправлялись в этап, Виктор обычно, чаще всего из любопытства, присутствовал в амбулатории.

Его завораживали молодые девчата, которые вынуждены были, обнаженные до пояса, показывать свои прелести. Было на что смотреть. И вот однажды Виктор не на шутку влюбился. Звали ее Маргарита. Не знаю, что его больше привлекло, крепкие, словно из мрамора выточенные груди, длинные соломенного цвета волосы или голубые глаза.

Девушка не очень смущалась, видимо, знала себе цену и спокойно смотрела на нас, когда я ее аускультировал.

Когда она покинула амбулаторию, Виктор побежал за ней. Маргариту этапировали на Урал, откуда она аккуратно писала Виктору письма. Позже, после освобождения, они поженились.

Мы были с Виктором в дружеских отношениях и проводили свободное время обычно вместе.

В зоне имелась небольшая спортплощадка, и когда погода позволяла, мы играли здесь в волейбол. Виктор не был классным игроком, но зато отличался необыкновенным азартом. Он бегал неустанно взад и вперед по площадке, пытался овладеть каждым мячом и мешал другим играть. Ждать от него паса не приходилось, и я поэтому старался не играть с ним в одной команде.

Я играл довольно прилично и отличался сильным завершающим ударом. У нас подобралась неплохая команда, и даже организовывались встречи с вольнонаемными, которые чаще всего заканчивались нашей победой.

На такие встречи, которые обычно проводились за зоной, приходили почти все вольнонаемные со своими семьями. Для них это было одним из немногих развлечений. Конечно, я старался вовсю и особенно радовался тогда, когда мне удавалось сильнейшим ударом привести игроков другой команды в замешательство. Нередко были случаи, когда мяч попадал в лицо кому-нибудь из наших соперников — сержанту или старшине ВОХРа, а то и лейтенанту, что вызывало во мне невольно злорадное чувство. Это был для нас, зэков, единственный способ отомстить за пережитые унижения.

Справедливости ради, однако, я должен сказать, что меня здесь не очень унижали. Просто для этого не было подходящих условий. И, кроме того, я находился под надежной защитой Тамары Владимировны.

К тому времени подавляющее большинство сотрудников колонии уже обращались ко мне за медицинской помощью, приходили на прием, лечил я также и членов их семей. Все это привело к тому, что ко мне стали относиться иначе, чем к остальным зэкам.

То, что я учился в 1-ом Московском медицинском институте, имело определенное значение и действовало прямо-таки магически на многих. Можно было подумать, что в Москве не бывает бездарных врачей и студентов-недоучек.