Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [90]

Бездельники. «Котик»

Работы в санчасти хватало, правда, свободного времени у меня было несколько больше, нежели в Казлаге, где приходилось трудиться с раннего утра до позднего вечера.

За время моего пребывания в Первой колонии здесь от дистрофии не умер ни один заключенный. Если и отмечались смертные случаи, то после тяжелой травмы или хронической болезни почек или сердца.

Инвалиды и хронические больные встречались в этой колонии. Своеобразным уникумом являлся однорукий дровокол (руку потерял на войне) Тутаев, который с удивительной ловкостью орудовал колуном, снабжая кухню и стационар дровами.

Сам по себе это был не очень приятный, сутуловатый мужчина с отвисшей губой, толстым носом и наглыми глазами. Он совмещал работу дровокола с обязанностями вышибалы и безжалостно выкидывал «шакалье», доходяг и прочих попрошаек из кухни и столовой.

Возможно, не зря судьба лишила его одной руки. С двумя руками этот человек мог бы натворить много бед, даже в качестве вышибалы, так как его угодливость перед начальством не знала границ.

Около столовой и кухни всегда околачивалось несколько доходяг в рваной одежде и с котелком в руке, которые ждали пищевых отходов, предназначенных для помойки. Среди них выделялись Андриянов и Тараканов. Они были мелкими воришками, шушерой, которые в основном промышляли на базарах, залезая в сумки и торбы.

Они были врожденными бездельниками, не привыкшими к работе. Сначала их направили на лесоповал, где они вскоре «доплыли», постоянно не выполняли норму. Несколько раз они находились на отдыхе в стационаре, но и после этого не стали работать лучше. Побои на них особенно не действовали. В конце концов бригадиры отказались от их услуг. По физическому состоянию мы вынуждены были дать им ЛФТ в зоне, но и там они бездельничали и воровали. В конечном итоге Чаузский махнул на них рукой и больше не отправлял на работу. Так они и болтались по зоне, собирая объедки. Желудки у этих двоих оказались на удивленье и принимали без осложнений сырой картофель, гнилые капустные листья и тому подобное.

Шпаны в Кузьмине было предостаточно. Что касается «воров в законе», то они здесь долго не задерживались. Их старались отправить побыстрее с первым подходящим этапом. По этой причине вся эта воровская мелочь, которая оседала в колонии, не могла сплотиться. Они были в основном разобщены и не влияли на общий климат в зоне. В свободное время они занимались игрой в карты, воровали и посещали женский барак. Среди них попадались весьма ловкие ребята, которые облегчали себе жизнь разными способами, живя без особой нужды.

Как-то лежал у меня на лечении довольно симпатичный и неглупый молодой парень с ангиной по кличке «Котик», который попросил однажды взаймы 110 рублей.

— Только на двадцать минут, потом отдам,— сказал он.

— На что?

— Хочу продукты купить. Там за зоной, около вахты, торгуют бабы.

— А тебя пустят за зону?

— Конечно. Там же стоит «винтовой». Только мне нужны две бумажки: «стольник» и «десятник».

Я дал ему деньги. Котик действительно вернулся минут через двадцать. В одной руке он держал сверток с картошкой, яйцами, блинчиками и другими продуктами, а в другой купюры.

Он хотел мне предложить яйца и блинчики, но я отказался.

— Не надо, у меня все есть. Но зачем тебе понадобились мои деньги? — удивился я.

— Потому что у меня нет ни копья.

— Непонятно. Ты же купил продукты?

— Да, но на ваши деньги.

— Но ты же вернул мне их полностью. Откуда тогда продукты?

— Очень просто. Хотите расскажу вам, как это делается.

— Конечно.

— Так вот: я складываю очень аккуратно сотенку и десятку и выхожу за зону. Там уже стоят несколько баб, которые торгуют яйцами, солеными огурцами, блинчиками, ну и другими продуктами. У одной даже есть немного масла. Подхожу.к ней. Выбираю яйца, беру масло, несколько огурцов, картошку и блинчики и спрашиваю: сколько возьмешь? Бабка отвечает: шестьдесят рублей. Я говорю, многовато. Она говорит, если многовато не бери. Я делаю вид, что раздумываю, а потом соглашаюсь: ладно, возьму,— и даю ей сложенную сотенку. А продукты завязываю в платок.

Бабка разворачивает сотенку и рассматривает ее со всех сторон, а затем дает мне сдачу сорок рублей.

Я беру деньги, а потом говорю: нет, бабка, все-таки дороговато. Давай деньги обратно,— и сую ей эти сорок рублей, которые она мне только что дала.

Она берет деньги и возвращает мне сотенку. Смотрит на меня глупыми глазами и берет мой сверток, чтобы выложить из него все, что там есть. Сейчас наступает самый ответственный момент. Я складываю аккуратно сотенку, а затем говорю: ладно, бабка, черт с тобой! Будь по-твоему,— и незаметно вручаю ей не сложенную сотенку, а десятку, беру с нее сдачи сорок рублей, сверток с продуктами и ухожу.

Все это надо сделать, конечно, очень быстро. Вот я заработал тридцать рублей деньгами, ну и еще, конечно, кормежку в придачу.

— А тебе не жалко бабку?

— Жалко? А меня кто пожалеет? Она от голода не помрет из-за этих тридцати рублей и обойдется без этих яиц и огурцов. А для меня это много значит. Я яиц давно уже не ел.

Мне делают предложение

В этой колонии я впервые получил не только спецодежду и валенки, но также и зарплату, правда мизерную. Я в этих деньгах особенно не нуждался, и они остались на моем счете в бухгалтерии так же, как и те деньги, которые мне периодически высылала мать. К 1947 году у меня накопилось четыре тысячи рублей, которые я берег, чтобы иметь немного денег, когда освобожусь. И вот, неожиданно, был произведен обмен денег из расчета 10:1. (До 3000 рублей меняли в сберкассах 1:1, от 3000 до 10000 — 3:2, свыше 10000 — 2:1). Деньги, которые хранились в сберкассах, не пострадали. Поскольку я находился в заключении, где нет сберкассы, но деньги хранились аналогичным образом, то рассчитывал получить их почти полностью. Я обращался в разные инстанции, но без успеха. В конечном итоге я стал обладателем только четырехсот рублей. Это было, конечно, тяжелым ударом для меня.