Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [81]

Вечером в клубе состоялся вечер самодеятельности, и в хоре я заметил вновь эту притягательную девушку. Она кивнула мне головой, как старому знакомому, и вновь улыбнулась. Когда хор закончил свое выступление, и опустился занавес, я поднялся на сцену. Певцы покинули ее, а девушка осталась. Видимо, ожидая меня. Я подошел к ней.

— Вы хорошо пели,— сказал я.— Если не секрет, откуда вы?

— Из Юрина.

— А как вас зовут?

— Тамара. А вас Генри, не так ли?

— Уже знаете мое имя?

— Конечно. Вас здесь все знают.

— Вас, кажется, завтра отправляют в этап?

— Да, к сожалению.

— Не хотите покидать колонию?

— Да. Здесь все-таки ближе к дому.

Я повел девушку за кулисы, где стояла небольшая скамейка.

— Здесь спокойнее и можно побеседовать. Садитесь, Тамара,— предложил я.

Девушка охотно согласилась. Из ее слов я узнал, что она после окончания десятилетки устроилась в одной из контор поселка, но по неопытности была вовлечена в аферу и осуждена за должностное злоупотребление к трем годам лишения свободы.

В разговоре я выяснил, что она хорошо знает Глеба Константиновича, который у них в школе преподавал физкультуру.

— Его в Юрине все знали,— вспоминала она,— и о нем ходили легенды. Однажды был такой случай: во время уроков кто-то спросил Глеба Константиновича,— а правда ли, что вы можете мизинцем выжимать двухпудовую гирю?

— Да, правда,— ответил он.— Если хотите, могу это доказать. Принесите гирю. Короче говоря, двое ребят с трудом притащили гирю, и Глеб Константинович без труда выжимал ее мизинцем.

Мы беседовали минут 15—20, а нам показалось, что мы давно уже знакомы. Мы были влюблены друг в друга с первого взгляда и не скрывали этого. Правда, словами мы свои чувства еще не высказывали — вместо них говорили наши глаза.

В клубе мы, кажется, остались одни, и пора было уходить.

— Сейчас будет отбой, Тамара. Очень жаль, конечно. Мы с вами только познакомились и уже приходится расставаться.

— Не хочется сейчас расставаться,— лицо ее стало печальным. Девушка мне очень понравилась. Чистое, нежное лицо, выразительные голубые глаза, прямой нос и красиво очерченный рот, да еще длинные золотистые волосы могли пленить не только меня. Не зря Тамару звали в Юрине «царицей». Мне терять было нечего.

— Тамара, пойдемте ко мне,— предложил я,— пусть этот вечер будет нашим. Перед расставанием. Вы согласны?

— Да,— ответила она тихо.

Было уже темно, и нам удалось незаметно пройти в стационар. На всякий случай я предупредил Феклу.

— Если кто-то придет — сразу сообщи. Я не один.

Санитарка меня прекрасно поняла.

— Конечно, сделаю.

Мы знали, что это — единственная ночь, которую нам суждено быть вместе, и решили дать своим чувствам полную волю. О сне не могло быть и речи. Только ближе к утру Тамара уснула на короткое время в моих объятиях.

Нам показалось, что мы созданы друг для друга, и поэтому расставание давалось нам особенно тяжело.

Со слезами на глазах она попрощалась со мной, и со слезами на глазах явилась на вахту, чтобы отправиться в дальний путь. Но никогда не забудется эта ночь.

Происшествия в Кузьмина

Мне приходилось довольно часто посещать окрестные деревни, чтобы лечить вольнонаемных и их родственников. Конечно, всегда в сопровождении конвоира. В студенческие годы я занимался довольно успешно легкой атлетикой, и в ходьбе мог и сейчас развивать завидную скорость, которую старался продемонстрировать, когда приходилось идти под конвоем.

Среди сотрудников ВОХРа выделялся старшина Попрухин, низенького роста, плотный мужчина лет тридцати с самодовольным лицом и бакенбардами. Он страшно гордился своим званием и неизменно ходил опоясанный множеством ремней и всегда с полевой сумкой, которая болталась около его ног.

Он считал себя большим начальником и старался это подчеркнуть, особенно тогда, когда имел дело с заключенными из интеллигенции.

Я мстил ему и другим конвоирам тем, что в буквальном смысле слова убегал от них. Просить меня сбавить шаг им не позволяла гордость, и они были вынуждены, обливаясь потом, бежать за мной.

Удивительные типы попадались среди сотрудников колонии, многие из которых, вероятно, нигде больше не могли бы себе найти работу. Рекорды по тупости бил начальник пожарной охраны Золотцев, который с трудом освоил таблицу умножения.

Когда ему приходилось считать зэков перед направлением на работу, то это было для него тяжелым испытанием. Золотцев выходил из затруднительного положения несколько своеобразным способом: после десяти он продолжал считать — еще один, еще два, еще три и так далее.

Меня чаще всего вызывали в деревню Кузьмине, где проживало большинство стрелков. Это была чисто марийская деревня с добротными избами, резными наличниками и большими воротами с солярными знаками в виде розетки.

Деревня отличалась тем, что в ней постоянно случались происшествия и чаще всего трагические.

В тот вечер я сидел, как всегда, в своей комнатушке, когда неожиданно появилась Тамара Владимировна.

— Гарик! Давай быстрее, собирайся! Поедем в Кузьмине. Там несчастный случай у Сорокановых.

На этот раз ко мне не прикрепили конвойного. Начальство доверяло моему шефу.

За вахтой уже ожидали сани. До Кузьмине было рукой подать. Мы остановились у ворот большой пяти-стенной избы, в окнах которой еще горела керосиновая лампа.