Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [80]

— Серьезно? — удивился я.

— Да. Это известный борец и тяжелоатлет, который своими успехами целиком обязан мне.

— А как звали его?

— Николай Жеребцов. Вы слышали о нем?

— Нет.

— Так вот: Коля Жеребцов вырос, как и я, в Казани. Я его знал давно и был одно время женат на его сестре Марии. Парень ничем особенно не отличался. Его можно было назвать интересным, если бы не одна деталь — сломанный нос, что его очень удручало. Может быть, именно нос и был причиной того, что он решил заниматься тяжелой атлетикой. Самолюбивый парень, видимо, решил так: если не могу выделиться красотой лица, то хотя бы красотой фигуры. Вот он и начал заниматься под моим руководством борьбой и тяжелой атлетикой и очень быстро добился высоких результатов. Побил рекорд в жиме двумя руками, который принадлежал мировому рекордсмену Яну Спарре.

— Яна Спарре я знал.

— Серьезно?

— Да. Когда я учился в 1-м Московском медицинском институте, то дважды в неделю ходил на Петровку в спортзал, где занимался вместе с другими студентами штангой. Иногда к нам присоединялся и Ян Спарре. Я его хорошо помню — небольшого роста, без мощных мышц, но очень жилистый.

— Мир действительно тесен. Так вот,— продолжал Глеб Константинович,— вскоре Коля победил на международной рабочей спартакиаде в жиме также и олимпийского чемпиона Арнольда Лухайера. А позже под псевдонимом Вердена с большим успехом выступал в классической борьбе среди сильнейших советских и иностранных борцов-профессионалов.

Глеб Константинович был осужден по статье 58 ч. II сроком на восемь лет. По натуре он был очень разговорчивым человеком, что его и погубило. К советской власти он относился весьма критически и ненавидел «отца народов», которого называл «гутталинчиком». Его обвинили не только в антисоветской агитации, но и пытались сделать из него немецкого шпиона. Основанием для такого обвинения служило одно обстоятельство: Зауэр держал голубей. А поскольку этих птиц можно использовать для почтовой связи, был сделан вывод: он держал их, чтобы передавать нужную информацию вражеской агентуре.

В его личном деле написано: «из поступивших материалов в Юрин-ское РО НКВД МАССР установлено, что Зауэр среди окружающих его лиц проводит антисоветскую пораженческую агитацию, возводит антисоветскую клевету против проводимых мероприятий партии и советского правительства, чем совершает преступление, подпадающее под действие ст. 58-10ч2 УК РСФСР...»

В его деле, например, такие высказывания: ...«с русскими военнопленными большевики поступают так же, как в свое время поступили с духовенством, которое было замучено и растерзано в тюрьмах... У нас жизнь построена так, чтобы никто ничего не имел, а жили впроголодь»...

Я занимался с малых лет спортом, а в студенческие годы и штангой, что нас и сблизило с Глебом Константиновичем. Мы вспоминали размеры бицепсов и шеи известных силачей и борцов, и мне также пришлось заняться антропометрией. Под руководством Зауэра я вновь стал тренироваться. Штанги не было, и вместо нее я приспособил крепкую палку, на концы которой привязывал мешки с песком.

Глеб Константинович оказался прекрасным собеседником, знатоком русской истории, литературы и музыки. Однако, как и многие сильные мужчины, он обладал далеко не сильным духом и, как мне показалось, быстро «опустил крылышки».

Он был бойцом на арене, где видел своего противника, но не в жизни. Даже внешне это было заметно: опущенные плечи, потухшие глаза, тихая, неуверенная речь.

Дней двадцать я держал своего нового друга в стационаре, пока отеки не исчезли, а затем выписал его на работу в зоне. С помощью Чаузского мы устроили его дневальным в одном из бараков для осужденных по 58-й статье.

Глеб Константинович часто приходил ко мне в стационар, и я его предупредил, чтобы он непременно брал с собой котелок. В аптечке для него всегда была припасена мисочка с кашей и хлебом.

«Царица»

Как-то в колонию прибыл очередной этап из Козьмодемьянска, и я направился в баню, чтобы следить за санобработкой. Нередко среди вновь прибывших встречались завшивленные, и поэтому требовался строгий контроль со стороны медицинских работников.

Когда я вошел в моечную, то там находилось около двадцати женщин, которые были несколько смущены моим появлением, но далеко не все. Одни из них хихикали и пытались руками прикрыть свои прелести, другие же не обращали на меня внимания и продолжали спокойно мыться.

Пройдя бесчисленный раз унизительную процедуру санобработки многие зэки, в том числе женщины, уже теряли способность краснеть и смущаться. Мне не раз приходилось быть в бане среди обнаженных женщин, которые во время проверки работы дезкамеры сидели рядом со мной на скамейке и мирно беседовали о своих делах. При этом я невольно вспоминал картину французского импрессиониста Манэ «Завтрак на природе», где пышные обнаженные девицы расположились среди элегантно одетых мужчин.

Я обратил внимание на высокую, очень стройную белокурую девушку, которая стояла в углу и прикрывалась шайкой. Увидев меня, она слегка покраснела, и на лице ее появилась загадочная улыбка. Этой улыбкой было много сказано без слов, и я понял ее.