Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [35]

Чаще всего люди, попавшие в колонию, начинают быстро меняться под влиянием окружающей среды и в первую очередь становятся грубее, черствее и эгоистичнее. Более молодые пытаются быть похожими на блатных, у них появляется какая-то развязность, речь изобилует нецензурными выражениями.

Фогель в отличие от остальных зэков остался прежним, таким же, каким был до своего ареста.

Долго думали на какую работу его поставить, так как везде она у него не клеилась. На лесоповале не хватало физической подготовки, на других объектах — умения. Это был один из тех мужчин, у которых жены забивают гвозди в стену, заменяют перегоревшую лампочку и чинят электрический утюг.

Давид Маркович был стопроцентным теоретиком и страстным библиофилом. В конце концов Фогеля сделали банщиком. Основная его задача состояла в том, чтобы выдавать маленькие кусочки мыла зэкам и, главное, следить, чтобы каждый брал не более двух шаек воды.

Последняя задача была сложной, особенно тогда, когда мылись женщины, которых такое ограничение не очень устраивало. Каждая из них старалась взять побольше воды.

Деликатный Фогель стеснялся обнаженных женщин, не задерживался долго в моечном отделении и пустил все на самотек. В конечном итоге часть женщин осталась без горячей воды, в том числе и те, кто уже успели намылиться с головы до ног. Поэтому ополаскиваться им пришлось ледяной водой. Вполне естественно, начался визг и вой.

Я был свидетелем трагикомичной сцены, когда женщины, покрытые мыльной пеной, толстые и тонкие, безобразные и весьма привлекательные, окружили несчастного Давида Марковича и требовали от него горячей воды, чтобы сполоснуться.

— А где я ее возьму? — защищался он.— Кто виноват, если кто-то из вас взял больше положенного.

— А надо было тебе за этим следить,— возразили ему,— для этого тебя сюда и поставили.

— Или ты пришел сюда, чтобы смотреть на наши титьки, или еще на что-то,— кричала одна из воровок, демонстрируя великолепные груди и хлопая себя по животу.— Тогда посмотри на товар, только не ослепни.

Сконфуженный Фогель прибежал к Валентине Федоровне.

— Ради бога, освободите меня от этого кошмара.

— А куда я вас поставлю, дорогой Давид Маркович,— возражала Осипова,— надо было следить за выдачей воды.

— Неудобно же мне, мужчине, выдавать голым женщинам воду.

— А будьте смелее. Чего вам стесняться? Не думаю, чтобы ваше присутствие смущало наших женщин. Они не то видали.

Давид Маркович покорился, и с этого дня сам выдавал воду. Больше скандалов в бане не отмечалось.

В бараке рядом с Фогелем лежал семидесятилетний добродушный старик Мамаев. Он был арестован вместе с женой за антисоветскую агитацию. Когда я спросил, за что его посадили и по какой статье осужден, он не мог дать вразумительного ответа.

— Что тебе сказать, милый,— ответил он,— я неграмотный и не знаю ничего. Мы люди темные. Вот дома в праздники молились вместе с соседями. Власти говорят, что этого нельзя. А как же не молиться.

Инвалиды

В одном из бараков жили инвалиды войны, в том числе двое слепых и еще знакомый мой по Ошле — Миша Мельников. Мельников, участник ВОВ, был ранен в левую ногу, и как последствие осталась большая незаживающая рана (остеомиелит), благодаря чему его освободили от работы за зоной и сделали дневальным. Он был осужден за растрату на три года, отбывал свой срок сначала в Ошле, а затем в Кузьмине, в колонии № 1. Парень был очень живой и общительный, играл на гармошке, рассказывал анекдоты и пользовался успехом у представительниц прекрасного пола. Получилось, однако, так, что в него влюбилась дочь самого начальника колонии Хачинского, человека люто ненавидевшего зэков. Увлечение девушки оказалось нешуточным, и вскоре о связи узнала вся зона, в том числе и ее отец. Миша попал в карцер, был направлен на один из подучастков, но девушка была настойчива и сумела даже «организовать» свидания. Хачинский вызвал к себе Мельникова, уговаривал его оставить дочь в покое, обещая различные льготы, а встретив сопротивление, перешел на угрозы. Кончилось тем, что Мишу отправили в Шушеры.

Мельников был любопытным парнем и чаще всего расспрашивал слепых инвалидов.

— А как у вас с женским полом? — поинтересовался он однажды.

— Как вы женитесь? Где вы находите женщин?

— Где мы их находим? — ответил один из них, лицо которого было покрыто черными точками от пороха,— они сами приходят к нам в интернат и выбирают себе парней. На мужчин сейчас большой спрос и нами не брезгуют.

— А как вы узнаете, что за женщина,— не унимался Миша.— Может быть, она урод или старая?

— Очень просто. Мы ощупываем ее.

— Что вы ощупываете?

— Сначала, конечно, очень внимательно лицо, чтобы выяснить, какой у нее нос, какие уши, губы, волосы.

— А потом?

— Конечно, и груди.

— А если она не даст пощупать?

— Этого не бывает. Мы всегда заранее предупреждаем, что поскольку мы слепые, наши руки должны нам заменить глаза.

— А после грудей?

— При первом знакомстве мы этим ограничиваемся. А позже, когда вопрос стоит, может быть, и о женитьбе, мы продолжаем исследование. Кому хочется иметь жену без талии, с большим животом и кривыми ногами? Мы, слепые, такие же люди, как и все, и так же разбираемся в женщинах. Любая нам не нужна.