Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [33]

От Милы давно не было писем, и у меня появилось смутное чувство, что для этого имелись веские основания. Хороших новостей я не ожидал.

Я снова холостой

В начале апреля я получил от нее, наконец, долгожданное письмо.

12.03.46 Дорогой Генри!

Несколько раз я уже собиралась писать тебе, но как-то рука не поднималась писать тебе правду и причинить еще новое огорчение. Теперь передо мной твое письмо, я буду отвечать тебе и вкратце постараюсь написать о всех последних событиях моей жизни. После отъезда от твоей мамы я поехала к своим старикам и провела там целый год, работала в горах по своей специальности — картографа. В заповеднике все так же хорошо, но я чувствовала, что долго не смогу выполнять такую физически тяжелую работу с вечным хождением нагруженной, а главное, не могу больше жить в глуши. Случилось совсем неожиданное для меня. Мне суждено было познакомиться во время своих путешествий с очень славным геодезистом, и мы решили жить вместе. У него в прошлом тоже драма с женой, так что мы оба начинаем другую жизнь. Не легко было мне изменить тебе, милый Генри. Как-то страшно думать, что, потеряв меня, ты становишься еще более одиноким, и что я прибавляю тебе еще новые страдания, а у тебя их и так немало. Но передо мной все время стоял вопрос: годы, годы идут. А сколько мне лет ты и сам знаешь! Это, пожалуй, основное, из-за чего я решилась на такой шаг и не захотела терять этого очень хорошего и преданного мне человека. Генри, мне хотелось бы только сказать тебе, что никогда, никогда за все время нашей разлуки не упрекала тебя ни в чем. Может быть, мне приходилось иногда и нелегко, но из-за своей молодости и энергии все проходило как-то без особых последствий, и ты всегда оставался для меня дорогим и любимым. Кроме того, со мной была твоя мама, которая очень помогала мне и предостерегала от многих неверных шагов. Писать я тебе перестала не из-за того, что забыла тебя, на то были другие причины. Я думаю, что для нас обоих время, проведенное вместе, останется на всю жизнь счастливым и светлым воспоминанием. Очень, очень жаль, что судьба была так жестока и разъединила нас.

Милый, я прекрасно понимаю, что хоть и даешь ты мне свободу, но все же нелегко тебе будет читать это письмо. Прости, прости меня, дорогой, что мне, твоему самому хорошему другу, приходится делать тебе больно. Знай одно, что, несмотря на то, что изменилась моя жизнь, я тебя всегда помню и остаюсь твоим другом.

Твою маму я никогда не забуду, очень люблю ее, ее нельзя не любить. За эти годы она заменила мне мать, и я всегда, если это будет в моих силах, помогу ей.

Теперь напишу немного подробнее о себе. Я вышла замуж четыре месяца назад. За это время успела побывать в Тбилиси, в Москве и заповеднике. Теперь опять в Тбилиси. Устроилась прилично. Я не работаю. Должна до июля 1946 года отчет о своей летней работе в заповеднике. Жизнь моя будет кочевой, так как муж все время работает в горах, и с апреля до ноября каждого года мы выезжаем из города. Опять восхождения, и конечно, мои волнения (везет мне на альпинистов).

Во время пребывания у родных я собрала твои марки, рисунки, монеты и отдала их на хранение своей тетке. Картин нет, так как я в суматохе отдала их кому-то из твоих медиков, но их не видела больше. Твоя бумага об окончании института у моей мамы. Пусть она ее хранит. Ну вот и все, кажется, в основном. Писать тебе больше вряд ли буду. Если ты только не получишь это письмо, то напишу еще.

Прости меня, если можешь. Желаю тебе только самого хорошего, здоровья, сил, бодрости все переносить. Целую тебя крепко. Милуша.

Р. S. Я посылала тебе в прошлом году книги. 1. Пржевальского, 2. Миклухо-Маклая, 3. Обручева — Путешествия, 4. Брюллова, но, очевидно, они не дошли.

Откровенно говоря, содержание этого письма меня не очень удивило. Я в душе уже давно сомневался в возможности продолжения совместной жизни с Милой. Если я в первые годы заключения не мыслил себе жизнь без нее, то позже был уже другого мнения. Я знал Милу очень хорошо, уже потому, что она принадлежала к тем людям, которые не скрывают свои чувства и взгляды и говорят всегда правду. Она никогда не была дипломатом.

Как и всякая девушка, Мила мечтала о замужестве, и как всякая женщина о детях. В 1945 году ей исполнилось тридцать лет. И чего она добилась? Замужем, но муж в заключении. Детей нет, а что впереди? И Мила решила действовать.

Чехов как-то назвал блондинок «замороженным шампанским», и это определение относилось и к Миле. Но трезвый ум в большинстве случаев преобладал у нее над чувствами. Взвешивая все за и против, она вышла замуж за другого человека. Я ее не осуждал. Для нее не существовало другого выхода. И вновь она демонстрировала свою прямоту, когда писала: «Писать тебе больше не буду».

Прочитав это письмо, я почувствовал себя вдруг очень одиноким и только тогда по-настоящему понял, что потерял.

Мила была исключительным человеком и очень надежным, и была для меня не только женой, но и большим другом.

В этом большом мире у меня остался сейчас лишь один близкий человек, с которым я мог поделиться — мать, но она была далеко.