Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [28]

Дня три я переживал и снова никуда не ходил. На четвертый день Уля пришла ко мне в амбулаторию. Она села рядом со мной на кушетку.

— Вы все еще переживаете? Неужели вы ее все еще любите? — Она посмотрела на меня с сочувствием.

— Пожалуй, все уже позади. Конечно, обидно, что я ошибся в человеке. Я относился к ней очень бережно, как к фарфоровой кукле, а кукла оказалась не фарфоровой.

Я знал, что лучшее лекарство от несчастной или неудачной любви — новая любовь. Я знал также, что Уля была ко мне неравнодушна и ревновала, знал, чего она ждала от меня.

— Зачем говорить о Тоне, когда есть Уля,— сказал я после небольшой паузы и обнял ее.

Вся моя печаль была позади, но обида долго не проходила. С этого дня я вновь посещал женский барак. В бараке, где жили Уля и Нина, было очень холодно, и я поэтому решил проявить заботу. Каждый раз перед отбоем я оставлял Уле свое теплое кожаное полупальто с подкладкой из цыгейки, как дополнительное одеяло, а утром, перед подъемом, я брал его обратно.

Мы были счастливы, ходили вместе на танцы, беседовали и долго целовались. Наши встречи были для нас, как молодое вино, от которого немного кружилась голова и поднималось настроение. В такие минуты мы забывали, что находились в лагере.

Но и это счастье длилось недолго. Всего две недели. Улю и Нину отправили со следующим этапом на Урал.

У меня совершенно не было желания менять свои привязанности, как перчатки, тем более, что по своей натуре я быстро привыкаю к людям и трудно с ними расстаюсь. Но как быть, когда каждый месяц состав колонии менялся? А одному жить в этих местах трудно.

От московского этапа осталось лишь десятка два уголовников, к которым прибыли новые. Ушел, к сожалению, и Арнольд Соломонович, с которым я очень подружился. Его отправили в ИТК № 1 (Кузьмине).

В один из выходных дней я сидел в амбулатории у окна и увидел необычную картину: зэки шли группами из столовой, и среди них я заметил пару: медицинскую сестру Тамару и какого-то молодого паренька в кепочке. Они остановились шагах в десяти от амбулатории и продолжали разговаривать между собой. Вдруг к ним подбежала женщина в темном платке и ударила Тамару в спину. Чем, мне не было видно. Тамара закричала, а парень размахнулся, сильным ударом в лицо свалил женщину в снег и начал ее топтать ногами.

Я вскочил, бросился к двери, но в этот момент она открылась, и вбежала Тамара.

— Генри, помоги! Меня ударили ножом.— На глазах у девушки были слезы.

Она быстро скинула платье. В средней трети левой лопатки я увидел колотую, кровоточащую рану. Тамаре повезло — была задета только кость. Я наложил две скобки Мишеля и забинтовал рану.

Невольно я залюбовался прекрасной фигурой девятнадцатилетней девушки. Было на что посмотреть. Плотные высокие груди не могли оставить меня равнодушным, но в момент оказания медицинской помощи мысли целиком заняты работой, и такие «детали» не замечаются. Когда, однако, все уже сделано, врач вновь превращается в мужчину и уже не безразличен к женским прелестям, и я в том числе.

Оказывается, какая-то воровка приревновала Тамару к своему любовнику и решила отомстить сопернице. Но Тамара уверяла меня, что ранили ее напрасно.

Я положил ее сразу в стационар. Тамара еще долго плакала, и мне пришлось ее успокаивать, как маленького ребенка. Она этим была настолько тронута, что поцеловала мою руку. Все кончилось тем, что мы обнялись, о чем девушка давно мечтала.

После этой истории, в которой обвинили также и Тамару, ее перевели на работу за зоной. Возможно, что у нее были еще какие-нибудь грехи. Девушка «с характером», слишком часто шла на риск.

Когда она работала со мной в амбулатории, мне не составляло большого труда, при желании, быть с ней наедине. Другое дело сейчас: за ней следило много глаз.

Однажды она улучила момент и прибежала ко мне в приемную, когда Судиловская обследовала пищеблок.

Мы сидели на кушетке, не веря своему счастью и забыв все на свете. Совершенно случайно я взглянул в сторону окна и увидел бегущих с вахты двух сотрудников колонии: Могай-района и какого-то охранника. Они направились в амбулаторию.

— Тома! Сюда идут! — предупредил я девушку, но сам растерялся, так как в это время ей не полагалось быть у меня.

Тамара выбежала в ожидальную, когда к двери подошли охранники.

«Влипли,— подумал я,— придется мне и Тамаре сидеть в карцере». Секундами позже я увидел озадаченные лица непрошеных гостей.

— Куда девалась женщина? — рявкнул Могай-район. Я сразу понял, что Тамару они не увидели, хотя никак не мог себе объяснить ее исчезновение.

— Какая женщина? — я попытался сделать удивленное лицо.

— Сюда заходила женщина.

— Вы ошибаетесь. Здесь никого нет. Можете поискать.

Могай-район посмотрел под кушетку, заглянул под стол, а затем от огорчения плюнул на пол и, не сказав ни слова, оба охранника покинули амбулаторию.

Дня через три я вновь встретился с Тамарой.

— Ты мне объясни,— обратился я к ней,— куда ты исчезла тогда? Ты же не могла испариться? Как они могли не увидеть тебя?

— Очень просто. Они, как большие начальники, не привыкли закрывать за собой дверь, а чтобы попасть в амбулаторию, дверь надо толкнуть внутрь, я и встала за дверь. А когда они вошли в приемную, я выбежала из ожидальной. Вот и все.