Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [24]

Награжденный несколькими орденами, он вернулся в приподнятом настроении в свою родную деревню. Когда он подошел к своему дому, была уже ночь. Он постучал сначала в дверь, а затем в окно. Наконец он услышал знакомый женский голос.

— Кто там? — это спрашивала жена.

— Я, Валентин.

— Валентин? — голос прозвучал не очень радостно.

Дверь открылась, но не настолько, чтобы он мог войти в дом. Он увидел жену, одетую в шелковую ночную сорочку, и в тапочках. Голову покрывал пуховый оренбургский платок.

— Зачем пришел? — услышал он грубый голос.

— Как зачем? — спросил он удивленно.— Я пришел к тебе, домой.

— Тебе здесь делать нечего. Уходи. У меня другой муж.

— Как? Другой муж?

— Да, именно так. Другой муж. Ты же больше года не писал.

— А как я мог тебе писать, когда находился в окружении, а потом в госпитале в тяжелом состоянии?

— А я чем виновата? Уходи!

— Понимаете,— объяснил мне Букетов,— я ее не хотел трогать. Но когда она меня даже не пустила в дом, я взорвался. Черт, подумал я, ладно, нашла себе, стерва, другого мужика, но зачем выгонять меня, как собаку, ночью на улицу? Могла бы пригласить в дом, поставить бутылку водки на стол... Поговорили бы... Я оттолкнул ее в сторону и схватил топор, который лежал в сенях. В спальне я увидел небольшого толстого мужичка. Он сидел в кальсонах на моей кровати и собирался надеть штаны. Когда он увидел меня с топором, он бросил штаны в сторону и очень ловко выпрыгнул из окна. Жена завизжала и тоже побежала к окну, но не успела. Я ее ударил топором по затылку. Ну, а на следующий день я пошел в милицию и сообщил, что убил жену.

В этом же бараке находился и Арнольд Соломонович Цуккер, с которым я довольно часто беседовал. О своем прошлом он не любил вспоминать, и мне кажется, из опасения, что может сказать лишнее. А лишнее слово — опасная вещь. Сколько зэков получали лагерную статью за неосторожно сказанное слово. А страх, боязливость и перестраховка были характерными чертами моего знакомого.

Я узнал только то, что Цуккер работал в министерстве иностранных дел при Молотове, а брат его — в посольстве в Берлине. Последний, якобы, стал шпионом. Из-за брата Арнольд Соломонович был осужден, да еще потому, что хранил на квартире не сданный в войну приемник. Знаю еще, что он автор книги об оркестре без дирижера. Называлась она «Персимфанс» (или что-то в этом роде). Он знал прекрасно русскую литературу и музыку, писал стихи.

Сейчас он был очень озабочен тем, что началось следствие по поводу грабежа в этапной камере. Его вызывали уже неоднократно как свидетеля, и у меня создалось впечатление, что не без его инициативы. Цуккер опасался последствий, или точнее, мести.

— Понимаете,— рассказывал он мне,— вся эта банда, с которой я сидел в этапной камере, прибыла сюда в полном составе. Между прочим, у них прекрасный главарь, то есть я хотел сказать — умнейший организатор. Можно позавидовать.

— А каким путем они отобрали у вас и у других вещи?— спросил я.

— Могу рассказать, как у меня отобрали пиджак. Очень хороший черный пиджак из английского бостона. Я его когда-то купил в Берлине. Так вот, представьте себе переполненную камеру. В одном углу сидят урки и играют в карты. Через некоторое время один из них встает, подходит ко мне и говорит очень спокойным тоном: «Эй ты, борода, сними пиджак!» Я, конечно, протестую. Как же я буду без пиджака, тем более, зимой. «Зачем я должен снять его?» — спрашиваю я. «Потому, что я его выиграл».

Короче говоря, кончилось тем, что он меня схватил за горло и пригрозил: задушу! Пришлось отдать пиджак. Вы думаете, кто-нибудь встал на мою защиту? Ничего подобного. Все остались сидеть на своих местах, словно ничего не случилось. А в камере было шестьдесят человек. Таким образом они отобрали у нас вещи. А несколько позже, незадолго до этапа, они просто ходили по камере и отбирали то, что хотели.

— И никто не сопротивлялся?

— Один попытался, но на него сразу напали трое из этих бандитов и избили. Все дело в том, что они очень хорошо организованы и один защищает другого. Нам с 58-ой не хватает этой сплоченности.

Днем позже на вечернем приеме ко мне обратился молодой мужчина лет тридцати, небольшого роста, худенький, с узким лицом, тонкими, несколько синюшными губами и таким же тонким, острым носом. Вид у него был болезненный. Я обратил внимание на то, что он дышал очень тяжело и поверхностно, словно рыба, выброшенная на берег.

Затрудненный выдох, кашель и другие признаки говорили о том, что он страдает эмфиземой. Видимо, больной еще простудился, так как температура была повышена.

Я освободил его от работы, дал лекарство и сообщил, что переведу его позже на легкую работу в зоне.

— А знаете, кто это был? — спросила меня медсестра Шура, когда он покинул амбулаторию.

— Понятия не имею. По статье — это вор.

— Он главарь банды. Все урки в лагере ему подчиняются.

— Неужели? Такой тщедушный?

— Да. Это настоящий «вор в законе», а кличка его «Профессор».

«Вор в законе» — это идейный, профессиональный преступник, относящийся к наивысшей касте уголовного мира. Он, как правило, рецидивист, принятый сходкой в воровскую группировку и обязавшийся соблюдать традиции и обычаи воров. «Воры в законе» жили за счет поборов с других заключенных и жестоко эксплуатировали их.